Кувейт

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Местом для продаж бабушка по началу выбрала остановку, где сидела рядышком с ней на раскладном стульчике. Со временем она переместилась ближе к парку, который был рядом с остановкой, там продажи шли лучше.

Первые годы она выходила и зимой и летом, высиживая в сильные морозы по несколько часов. Зимой заработка, конечно, не выходило, но тем не менее лет 5 она зимой стабильно шла на остановку, неся в ведерке только только снятые с огня семечки, ещё сохранявшие жар и тепло.

Летом, а особенно в праздники, торговля шла очень бойко и бабушка приходила домой даже порой позже полуночи. Мы с мамой часто пугались, что с ней что-то случилось и выходили ее встречать.

Мне было тогда очень стыдно, все в классе знали, что моя бабушка торгует семечками, школа была рядом и много одноклассников ходило в парк. Бабушка закончила своё мини-дело, только когда я пошла в университет, в 2011 году.

Бабушке сейчас уже 93 года, а мне 29. Но все равно порой вспоминается лето, я закончила 3 класс, 2004 год, весь день с бабушкой на улице, она торгует семечками, а я рядом на полянке читаю Рея Бредбери "Вино из одуванчиков".

Солнце печет, жарища стоит, бабушка дает мне 10 рублей и отправляет в магазин за двумя стаканчиками пломбира, по 3 рубля 50 копеек каждый.

Первый пост, надеюсь вам было интересно. В теги и оформление - не умею, так что прошу прощения заранее.

А вот и она, Фаина Ахметзянова, для нас с мамой - Нанейка

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Местом для продаж бабушка по началу выбрала остановку, где сидела рядышком с ней на раскладном стульчике. Со временем она переместилась ближе к парку, который был рядом с остановкой, там продажи шли лучше.

Первые годы она выходила и зимой и летом, высиживая в сильные морозы по несколько часов. Зимой заработка, конечно, не выходило, но тем не менее лет 5 она зимой стабильно шла на остановку, неся в ведерке только только снятые с огня семечки, ещё сохранявшие жар и тепло.

Летом, а особенно в праздники, торговля шла очень бойко и бабушка приходила домой даже порой позже полуночи. Мы с мамой часто пугались, что с ней что-то случилось и выходили ее встречать.

Мне было тогда очень стыдно, все в классе знали, что моя бабушка торгует семечками, школа была рядом и много одноклассников ходило в парк. Бабушка закончила своё мини-дело, только когда я пошла в университет, в 2011 году.

Бабушке сейчас уже 93 года, а мне 29. Но все равно порой вспоминается лето, я закончила 3 класс, 2004 год, весь день с бабушкой на улице, она торгует семечками, а я рядом на полянке читаю Рея Бредбери "Вино из одуванчиков".

Солнце печет, жарища стоит, бабушка дает мне 10 рублей и отправляет в магазин за двумя стаканчиками пломбира, по 3 рубля 50 копеек каждый.

Первый пост, надеюсь вам было интересно. В теги и оформление - не умею, так что прошу прощения заранее.

А вот и она, Фаина Ахметзянова, для нас с мамой - Нанейка

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Местом для продаж бабушка по началу выбрала остановку, где сидела рядышком с ней на раскладном стульчике. Со временем она переместилась ближе к парку, который был рядом с остановкой, там продажи шли лучше.

Первые годы она выходила и зимой и летом, высиживая в сильные морозы по несколько часов. Зимой заработка, конечно, не выходило, но тем не менее лет 5 она зимой стабильно шла на остановку, неся в ведерке только только снятые с огня семечки, ещё сохранявшие жар и тепло.

Летом, а особенно в праздники, торговля шла очень бойко и бабушка приходила домой даже порой позже полуночи. Мы с мамой часто пугались, что с ней что-то случилось и выходили ее встречать.

Мне было тогда очень стыдно, все в классе знали, что моя бабушка торгует семечками, школа была рядом и много одноклассников ходило в парк. Бабушка закончила своё мини-дело, только когда я пошла в университет, в 2011 году.

Бабушке сейчас уже 93 года, а мне 29. Но все равно порой вспоминается лето, я закончила 3 класс, 2004 год, весь день с бабушкой на улице, она торгует семечками, а я рядом на полянке читаю Рея Бредбери "Вино из одуванчиков".

Солнце печет, жарища стоит, бабушка дает мне 10 рублей и отправляет в магазин за двумя стаканчиками пломбира, по 3 рубля 50 копеек каждый.

Первый пост, надеюсь вам было интересно. В теги и оформление - не умею, так что прошу прощения заранее.

А вот и она, Фаина Ахметзянова, для нас с мамой - Нанейка

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Местом для продаж бабушка по началу выбрала остановку, где сидела рядышком с ней на раскладном стульчике. Со временем она переместилась ближе к парку, который был рядом с остановкой, там продажи шли лучше.

Первые годы она выходила и зимой и летом, высиживая в сильные морозы по несколько часов. Зимой заработка, конечно, не выходило, но тем не менее лет 5 она зимой стабильно шла на остановку, неся в ведерке только только снятые с огня семечки, ещё сохранявшие жар и тепло.

Летом, а особенно в праздники, торговля шла очень бойко и бабушка приходила домой даже порой позже полуночи. Мы с мамой часто пугались, что с ней что-то случилось и выходили ее встречать.

Мне было тогда очень стыдно, все в классе знали, что моя бабушка торгует семечками, школа была рядом и много одноклассников ходило в парк. Бабушка закончила своё мини-дело, только когда я пошла в университет, в 2011 году.

Бабушке сейчас уже 93 года, а мне 29. Но все равно порой вспоминается лето, я закончила 3 класс, 2004 год, весь день с бабушкой на улице, она торгует семечками, а я рядом на полянке читаю Рея Бредбери "Вино из одуванчиков".

Солнце печет, жарища стоит, бабушка дает мне 10 рублей и отправляет в магазин за двумя стаканчиками пломбира, по 3 рубля 50 копеек каждый.

Первый пост, надеюсь вам было интересно. В теги и оформление - не умею, так что прошу прощения заранее.

А вот и она, Фаина Ахметзянова, для нас с мамой - Нанейка

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Местом для продаж бабушка по началу выбрала остановку, где сидела рядышком с ней на раскладном стульчике. Со временем она переместилась ближе к парку, который был рядом с остановкой, там продажи шли лучше.

Первые годы она выходила и зимой и летом, высиживая в сильные морозы по несколько часов. Зимой заработка, конечно, не выходило, но тем не менее лет 5 она зимой стабильно шла на остановку, неся в ведерке только только снятые с огня семечки, ещё сохранявшие жар и тепло.

Летом, а особенно в праздники, торговля шла очень бойко и бабушка приходила домой даже порой позже полуночи. Мы с мамой часто пугались, что с ней что-то случилось и выходили ее встречать.

Мне было тогда очень стыдно, все в классе знали, что моя бабушка торгует семечками, школа была рядом и много одноклассников ходило в парк. Бабушка закончила своё мини-дело, только когда я пошла в университет, в 2011 году.

Бабушке сейчас уже 93 года, а мне 29. Но все равно порой вспоминается лето, я закончила 3 класс, 2004 год, весь день с бабушкой на улице, она торгует семечками, а я рядом на полянке читаю Рея Бредбери "Вино из одуванчиков".

Солнце печет, жарища стоит, бабушка дает мне 10 рублей и отправляет в магазин за двумя стаканчиками пломбира, по 3 рубля 50 копеек каждый.

Первый пост, надеюсь вам было интересно. В теги и оформление - не умею, так что прошу прощения заранее.

А вот и она, Фаина Ахметзянова, для нас с мамой - Нанейка

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Местом для продаж бабушка по началу выбрала остановку, где сидела рядышком с ней на раскладном стульчике. Со временем она переместилась ближе к парку, который был рядом с остановкой, там продажи шли лучше.

Первые годы она выходила и зимой и летом, высиживая в сильные морозы по несколько часов. Зимой заработка, конечно, не выходило, но тем не менее лет 5 она зимой стабильно шла на остановку, неся в ведерке только только снятые с огня семечки, ещё сохранявшие жар и тепло.

Летом, а особенно в праздники, торговля шла очень бойко и бабушка приходила домой даже порой позже полуночи. Мы с мамой часто пугались, что с ней что-то случилось и выходили ее встречать.

Мне было тогда очень стыдно, все в классе знали, что моя бабушка торгует семечками, школа была рядом и много одноклассников ходило в парк. Бабушка закончила своё мини-дело, только когда я пошла в университет, в 2011 году.

Бабушке сейчас уже 93 года, а мне 29. Но все равно порой вспоминается лето, я закончила 3 класс, 2004 год, весь день с бабушкой на улице, она торгует семечками, а я рядом на полянке читаю Рея Бредбери "Вино из одуванчиков".

Солнце печет, жарища стоит, бабушка дает мне 10 рублей и отправляет в магазин за двумя стаканчиками пломбира, по 3 рубля 50 копеек каждый.

Первый пост, надеюсь вам было интересно. В теги и оформление - не умею, так что прошу прощения заранее.

А вот и она, Фаина Ахметзянова, для нас с мамой - Нанейка

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Какое у меня может быть дело к Нине? Просто хотелось узнать, дома ли она.

Я позвонил Нине.

Нина?
Нет, Вадим Николаевич, ответила Нина. Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
149-40-89.
А у меня Арбат один тридцать два пять три.
Конечно, сказал я. Арбат это четыре?
Арбат это Г.
Ничего общего, пробормотал я. Постараюсь к вам больше не попадать. Где-то заклинило.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. Двадцать два часа ровно, ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, то она набирает номер 100, когда ей скучно, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

Это опять вы, Вадим Николаевич? отозвалась Нина молодым голосом.
Да, сказал я. Видно, наши телефоны соединились намертво. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
У вас важное дело к Нине?
Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
Я понимаю, ревнуете, предположила Нина.
Вы смешной человек, произнес я. Сколько вам лет, Нина?
Тринадцать. А вам?
Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
И каждый кирпич это месяц, правда?
Даже один день может быть кирпичом.
Да, вздохнула Нина, А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
Мы как-то встречались у России.
Где?
У кинотеатра Россия.
Не знаю.
Ну, на Пушкинской.
Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
Не важно, сказал я.
Почему?
Это давно было.
Когда?
Почему-то она упорно продолжала разговор.
Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
Вы со мной заговорили как с ребенком. Сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал.

Я так и знала, что вы еще раз позвоните, сказала Нина, подойдя к телефону. Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно.
Ладно, согласился я. Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
Сейчас октябрь, стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
Теперь ваша очередь шутить? спросил я.
Нет, я не шучу.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет до свидания. Но она вдруг спросила:
А вы ужинали?
Не помню, сказал я искренне.
Значит, не голодный. А я голодная.
А что, дома есть нечего?
Нечего! подтвердила Нина. Хоть шаром покати. Смешно, да?
Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
У вас есть холодильник?
Старый, ответил я. Север.
А если найдете, что потом?
Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
А вы далеко живете? Я на Сивцевом Вражке.
А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
Опять не знаю.
Ну, сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
Итак, сказал я, открываем холодильник.
А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
Конечно, могу. Значит, так Вот яйца, неинтересно.
Яйца?
Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Лучше марокканские сардины. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
Да, ответила Нина совсем тихо. Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
Это еще почему?
Нет, вы же знаете.
Что я знаю?
Знаете, настаивала Нина. Скажите, а у вас есть красная икра?
Нет, признался я. Зато есть филе палтуса.
Я все поняла.
Что поняла?
Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
Из окна? Копировальная фабрика. Много девушек выходит из проходной. И еще виден Мосфильм. И электричка.
Вот вы и врете!
Нельзя так со старшими разговаривать, отозвался я. Я не могу врать. Я могу ошибаться.
Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
Что же она, невидимая, что ли?
Да вы вообще из окна не выглядывали. У вас в кухне свет горит?
Конечно.
Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет.
Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток Я не об этом.
И я не об этом Постойте, а вы инвалид?
К счастью, нет.
У вас бронь?
Какая бронь?
А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

На каком я должен быть фронте, Нина?
На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. А вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
Не вру, признался я. И никакого фронта нет.
Перестаньте! почти крикнула Нина. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду. Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. И мне одной сидеть ой как не хочется.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
Вы почему не на фронте?
На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла буржуйка. И я сижу на диване, подобрав ноги. И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах

Нина, сказал я, какой сейчас год?
Сорок второй, ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра Россия. И номер телефона из шести цифр. И затемнение

Она верила в то, что говорила. Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

Послушайте, сказал я спокойно, Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
Я знаю, что вы не привезете мне курицу. Надо было догадаться, что французских кур не бывает.
Почему?
Во Франции немцы.
Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
Как так? Кто их пускает? Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы вредитель или шпион?
Нет, я работаю в Совете Экономической Взаимопомощи.
Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера.
Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
Не может быть! Очень долго ждать.
Слушай, Нина, и не перебивай. Даже будет такая медаль За взятие Берлина. А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор и сожгут.

Я рассказывал это себе. И чуть было не потерял доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол.

Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И там точно лежит хлебная карточка.

Какой ужас! сказала Нина. Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся.

Я не могу найти карточку, объяснил я. Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт.

И в этот момент нас разъединили.

Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.

И короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха

Да, сказал голос Нины. Другой Нины. Это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
Извини, сказал я. Мне другая Нина нужна.
Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

Ты с ума сошел? спросила Нина. Ты пил?
Извини, сказал я и снова бросил трубку.

Взрослая Нина позвонила мне сама.

Я весь вечер сидела дома, сказала она. Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
Наверное, согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
Какая еще другая Нина? спросила она. Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
Спокойной ночи, Ниночка, сказал я. Завтра все объясню.

На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Копался часа полтора в старых журналах, учебниках и отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.

Я нашел этот телефон и адрес. Записан он был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь?

Уже стемнело. Я хотел было уйти, но позвонил в дверь рядом.
Скажите, Фролова Нина Сергеевна ваша соседка?
Парень с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
Они уехали на Север. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице.

Погодите, сказал парень. Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

А вы кем ей будете?
Так просто. ответил я. Знакомый.
Не Вадим Николаевич?
Вадим Николаевич.
Чуть было вас не упустила! Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. Она сказала, что вы в декабре придете.

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви... Потом достала письмо из кармана халата.

Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать

Кир Булычёв, "Можно попросить Нину?"

Местом для продаж бабушка по началу выбрала остановку, где сидела рядышком с ней на раскладном стульчике. Со временем она переместилась ближе к парку, который был рядом с остановкой, там продажи шли лучше.

Первые годы она выходила и зимой и летом, высиживая в сильные морозы по несколько часов. Зимой заработка, конечно, не выходило, но тем не менее лет 5 она зимой стабильно шла на остановку, неся в ведерке только только снятые с огня семечки, ещё сохранявшие жар и тепло.

Летом, а особенно в праздники, торговля шла очень бойко и бабушка приходила домой даже порой позже полуночи. Мы с мамой часто пугались, что с ней что-то случилось и выходили ее встречать.

Мне было тогда очень стыдно, все в классе знали, что моя бабушка торгует семечками, школа была рядом и много одноклассников ходило в парк. Бабушка закончила своё мини-дело, только когда я пошла в университет, в 2011 году.

Бабушке сейчас уже 93 года, а мне 29. Но все равно порой вспоминается лето, я закончила 3 класс, 2004 год, весь день с бабушкой на улице, она торгует семечками, а я рядом на полянке читаю Рея Бредбери "Вино из одуванчиков".

Солнце печет, жарища стоит, бабушка дает мне 10 рублей и отправляет в магазин за двумя стаканчиками пломбира, по 3 рубля 50 копеек каждый.

Первый пост, надеюсь вам было интересно. В теги и оформление - не умею, так что прошу прощения заранее.

А вот и она, Фаина Ахметзянова, для нас с мамой - Нанейка

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Какое у меня может быть дело к Нине? Просто хотелось узнать, дома ли она.

Я позвонил Нине.

Нина?
Нет, Вадим Николаевич, ответила Нина. Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
149-40-89.
А у меня Арбат один тридцать два пять три.
Конечно, сказал я. Арбат это четыре?
Арбат это Г.
Ничего общего, пробормотал я. Постараюсь к вам больше не попадать. Где-то заклинило.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. Двадцать два часа ровно, ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, то она набирает номер 100, когда ей скучно, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

Это опять вы, Вадим Николаевич? отозвалась Нина молодым голосом.
Да, сказал я. Видно, наши телефоны соединились намертво. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
У вас важное дело к Нине?
Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
Я понимаю, ревнуете, предположила Нина.
Вы смешной человек, произнес я. Сколько вам лет, Нина?
Тринадцать. А вам?
Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
И каждый кирпич это месяц, правда?
Даже один день может быть кирпичом.
Да, вздохнула Нина, А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
Мы как-то встречались у России.
Где?
У кинотеатра Россия.
Не знаю.
Ну, на Пушкинской.
Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
Не важно, сказал я.
Почему?
Это давно было.
Когда?
Почему-то она упорно продолжала разговор.
Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
Вы со мной заговорили как с ребенком. Сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал.

Я так и знала, что вы еще раз позвоните, сказала Нина, подойдя к телефону. Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно.
Ладно, согласился я. Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
Сейчас октябрь, стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
Теперь ваша очередь шутить? спросил я.
Нет, я не шучу.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет до свидания. Но она вдруг спросила:
А вы ужинали?
Не помню, сказал я искренне.
Значит, не голодный. А я голодная.
А что, дома есть нечего?
Нечего! подтвердила Нина. Хоть шаром покати. Смешно, да?
Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
У вас есть холодильник?
Старый, ответил я. Север.
А если найдете, что потом?
Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
А вы далеко живете? Я на Сивцевом Вражке.
А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
Опять не знаю.
Ну, сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
Итак, сказал я, открываем холодильник.
А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
Конечно, могу. Значит, так Вот яйца, неинтересно.
Яйца?
Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Лучше марокканские сардины. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
Да, ответила Нина совсем тихо. Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
Это еще почему?
Нет, вы же знаете.
Что я знаю?
Знаете, настаивала Нина. Скажите, а у вас есть красная икра?
Нет, признался я. Зато есть филе палтуса.
Я все поняла.
Что поняла?
Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
Из окна? Копировальная фабрика. Много девушек выходит из проходной. И еще виден Мосфильм. И электричка.
Вот вы и врете!
Нельзя так со старшими разговаривать, отозвался я. Я не могу врать. Я могу ошибаться.
Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
Что же она, невидимая, что ли?
Да вы вообще из окна не выглядывали. У вас в кухне свет горит?
Конечно.
Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет.
Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток Я не об этом.
И я не об этом Постойте, а вы инвалид?
К счастью, нет.
У вас бронь?
Какая бронь?
А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

На каком я должен быть фронте, Нина?
На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. А вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
Не вру, признался я. И никакого фронта нет.
Перестаньте! почти крикнула Нина. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду. Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. И мне одной сидеть ой как не хочется.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
Вы почему не на фронте?
На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла буржуйка. И я сижу на диване, подобрав ноги. И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах

Нина, сказал я, какой сейчас год?
Сорок второй, ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра Россия. И номер телефона из шести цифр. И затемнение

Она верила в то, что говорила. Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

Послушайте, сказал я спокойно, Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
Я знаю, что вы не привезете мне курицу. Надо было догадаться, что французских кур не бывает.
Почему?
Во Франции немцы.
Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
Как так? Кто их пускает? Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы вредитель или шпион?
Нет, я работаю в Совете Экономической Взаимопомощи.
Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера.
Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
Не может быть! Очень долго ждать.
Слушай, Нина, и не перебивай. Даже будет такая медаль За взятие Берлина. А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор и сожгут.

Я рассказывал это себе. И чуть было не потерял доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол.

Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И там точно лежит хлебная карточка.

Какой ужас! сказала Нина. Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся.

Я не могу найти карточку, объяснил я. Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт.

И в этот момент нас разъединили.

Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.

И короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха

Да, сказал голос Нины. Другой Нины. Это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
Извини, сказал я. Мне другая Нина нужна.
Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

Ты с ума сошел? спросила Нина. Ты пил?
Извини, сказал я и снова бросил трубку.

Взрослая Нина позвонила мне сама.

Я весь вечер сидела дома, сказала она. Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
Наверное, согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
Какая еще другая Нина? спросила она. Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
Спокойной ночи, Ниночка, сказал я. Завтра все объясню.

На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Копался часа полтора в старых журналах, учебниках и отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.

Я нашел этот телефон и адрес. Записан он был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь?

Уже стемнело. Я хотел было уйти, но позвонил в дверь рядом.
Скажите, Фролова Нина Сергеевна ваша соседка?
Парень с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
Они уехали на Север. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице.

Погодите, сказал парень. Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

А вы кем ей будете?
Так просто. ответил я. Знакомый.
Не Вадим Николаевич?
Вадим Николаевич.
Чуть было вас не упустила! Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. Она сказала, что вы в декабре придете.

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви... Потом достала письмо из кармана халата.

Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать

Кир Булычёв, "Можно попросить Нину?"

Местом для продаж бабушка по началу выбрала остановку, где сидела рядышком с ней на раскладном стульчике. Со временем она переместилась ближе к парку, который был рядом с остановкой, там продажи шли лучше.

Первые годы она выходила и зимой и летом, высиживая в сильные морозы по несколько часов. Зимой заработка, конечно, не выходило, но тем не менее лет 5 она зимой стабильно шла на остановку, неся в ведерке только только снятые с огня семечки, ещё сохранявшие жар и тепло.

Летом, а особенно в праздники, торговля шла очень бойко и бабушка приходила домой даже порой позже полуночи. Мы с мамой часто пугались, что с ней что-то случилось и выходили ее встречать.

Мне было тогда очень стыдно, все в классе знали, что моя бабушка торгует семечками, школа была рядом и много одноклассников ходило в парк. Бабушка закончила своё мини-дело, только когда я пошла в университет, в 2011 году.

Бабушке сейчас уже 93 года, а мне 29. Но все равно порой вспоминается лето, я закончила 3 класс, 2004 год, весь день с бабушкой на улице, она торгует семечками, а я рядом на полянке читаю Рея Бредбери "Вино из одуванчиков".

Солнце печет, жарища стоит, бабушка дает мне 10 рублей и отправляет в магазин за двумя стаканчиками пломбира, по 3 рубля 50 копеек каждый.

Первый пост, надеюсь вам было интересно. В теги и оформление - не умею, так что прошу прощения заранее.

А вот и она, Фаина Ахметзянова, для нас с мамой - Нанейка

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Какое у меня может быть дело к Нине? Просто хотелось узнать, дома ли она.

Я позвонил Нине.

Нина?
Нет, Вадим Николаевич, ответила Нина. Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
149-40-89.
А у меня Арбат один тридцать два пять три.
Конечно, сказал я. Арбат это четыре?
Арбат это Г.
Ничего общего, пробормотал я. Постараюсь к вам больше не попадать. Где-то заклинило.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. Двадцать два часа ровно, ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, то она набирает номер 100, когда ей скучно, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

Это опять вы, Вадим Николаевич? отозвалась Нина молодым голосом.
Да, сказал я. Видно, наши телефоны соединились намертво. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
У вас важное дело к Нине?
Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
Я понимаю, ревнуете, предположила Нина.
Вы смешной человек, произнес я. Сколько вам лет, Нина?
Тринадцать. А вам?
Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
И каждый кирпич это месяц, правда?
Даже один день может быть кирпичом.
Да, вздохнула Нина, А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
Мы как-то встречались у России.
Где?
У кинотеатра Россия.
Не знаю.
Ну, на Пушкинской.
Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
Не важно, сказал я.
Почему?
Это давно было.
Когда?
Почему-то она упорно продолжала разговор.
Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
Вы со мной заговорили как с ребенком. Сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал.

Я так и знала, что вы еще раз позвоните, сказала Нина, подойдя к телефону. Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно.
Ладно, согласился я. Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
Сейчас октябрь, стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
Теперь ваша очередь шутить? спросил я.
Нет, я не шучу.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет до свидания. Но она вдруг спросила:
А вы ужинали?
Не помню, сказал я искренне.
Значит, не голодный. А я голодная.
А что, дома есть нечего?
Нечего! подтвердила Нина. Хоть шаром покати. Смешно, да?
Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
У вас есть холодильник?
Старый, ответил я. Север.
А если найдете, что потом?
Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
А вы далеко живете? Я на Сивцевом Вражке.
А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
Опять не знаю.
Ну, сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
Итак, сказал я, открываем холодильник.
А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
Конечно, могу. Значит, так Вот яйца, неинтересно.
Яйца?
Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Лучше марокканские сардины. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
Да, ответила Нина совсем тихо. Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
Это еще почему?
Нет, вы же знаете.
Что я знаю?
Знаете, настаивала Нина. Скажите, а у вас есть красная икра?
Нет, признался я. Зато есть филе палтуса.
Я все поняла.
Что поняла?
Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
Из окна? Копировальная фабрика. Много девушек выходит из проходной. И еще виден Мосфильм. И электричка.
Вот вы и врете!
Нельзя так со старшими разговаривать, отозвался я. Я не могу врать. Я могу ошибаться.
Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
Что же она, невидимая, что ли?
Да вы вообще из окна не выглядывали. У вас в кухне свет горит?
Конечно.
Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет.
Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток Я не об этом.
И я не об этом Постойте, а вы инвалид?
К счастью, нет.
У вас бронь?
Какая бронь?
А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

На каком я должен быть фронте, Нина?
На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. А вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
Не вру, признался я. И никакого фронта нет.
Перестаньте! почти крикнула Нина. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду. Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. И мне одной сидеть ой как не хочется.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
Вы почему не на фронте?
На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла буржуйка. И я сижу на диване, подобрав ноги. И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах

Нина, сказал я, какой сейчас год?
Сорок второй, ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра Россия. И номер телефона из шести цифр. И затемнение

Она верила в то, что говорила. Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

Послушайте, сказал я спокойно, Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
Я знаю, что вы не привезете мне курицу. Надо было догадаться, что французских кур не бывает.
Почему?
Во Франции немцы.
Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
Как так? Кто их пускает? Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы вредитель или шпион?
Нет, я работаю в Совете Экономической Взаимопомощи.
Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера.
Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
Не может быть! Очень долго ждать.
Слушай, Нина, и не перебивай. Даже будет такая медаль За взятие Берлина. А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор и сожгут.

Я рассказывал это себе. И чуть было не потерял доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол.

Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И там точно лежит хлебная карточка.

Какой ужас! сказала Нина. Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся.

Я не могу найти карточку, объяснил я. Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт.

И в этот момент нас разъединили.

Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.

И короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха

Да, сказал голос Нины. Другой Нины. Это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
Извини, сказал я. Мне другая Нина нужна.
Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

Ты с ума сошел? спросила Нина. Ты пил?
Извини, сказал я и снова бросил трубку.

Взрослая Нина позвонила мне сама.

Я весь вечер сидела дома, сказала она. Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
Наверное, согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
Какая еще другая Нина? спросила она. Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
Спокойной ночи, Ниночка, сказал я. Завтра все объясню.

На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Копался часа полтора в старых журналах, учебниках и отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.

Я нашел этот телефон и адрес. Записан он был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь?

Уже стемнело. Я хотел было уйти, но позвонил в дверь рядом.
Скажите, Фролова Нина Сергеевна ваша соседка?
Парень с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
Они уехали на Север. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице.

Погодите, сказал парень. Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

А вы кем ей будете?
Так просто. ответил я. Знакомый.
Не Вадим Николаевич?
Вадим Николаевич.
Чуть было вас не упустила! Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. Она сказала, что вы в декабре придете.

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви... Потом достала письмо из кармана халата.

Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать

Кир Булычёв, "Можно попросить Нину?"

Местом для продаж бабушка по началу выбрала остановку, где сидела рядышком с ней на раскладном стульчике. Со временем она переместилась ближе к парку, который был рядом с остановкой, там продажи шли лучше.

Первые годы она выходила и зимой и летом, высиживая в сильные морозы по несколько часов. Зимой заработка, конечно, не выходило, но тем не менее лет 5 она зимой стабильно шла на остановку, неся в ведерке только только снятые с огня семечки, ещё сохранявшие жар и тепло.

Летом, а особенно в праздники, торговля шла очень бойко и бабушка приходила домой даже порой позже полуночи. Мы с мамой часто пугались, что с ней что-то случилось и выходили ее встречать.

Мне было тогда очень стыдно, все в классе знали, что моя бабушка торгует семечками, школа была рядом и много одноклассников ходило в парк. Бабушка закончила своё мини-дело, только когда я пошла в университет, в 2011 году.

Бабушке сейчас уже 93 года, а мне 29. Но все равно порой вспоминается лето, я закончила 3 класс, 2004 год, весь день с бабушкой на улице, она торгует семечками, а я рядом на полянке читаю Рея Бредбери "Вино из одуванчиков".

Солнце печет, жарища стоит, бабушка дает мне 10 рублей и отправляет в магазин за двумя стаканчиками пломбира, по 3 рубля 50 копеек каждый.

Первый пост, надеюсь вам было интересно. В теги и оформление - не умею, так что прошу прощения заранее.

А вот и она, Фаина Ахметзянова, для нас с мамой - Нанейка

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Какое у меня может быть дело к Нине? Просто хотелось узнать, дома ли она.

Я позвонил Нине.

Нина?
Нет, Вадим Николаевич, ответила Нина. Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
149-40-89.
А у меня Арбат один тридцать два пять три.
Конечно, сказал я. Арбат это четыре?
Арбат это Г.
Ничего общего, пробормотал я. Постараюсь к вам больше не попадать. Где-то заклинило.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. Двадцать два часа ровно, ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, то она набирает номер 100, когда ей скучно, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

Это опять вы, Вадим Николаевич? отозвалась Нина молодым голосом.
Да, сказал я. Видно, наши телефоны соединились намертво. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
У вас важное дело к Нине?
Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
Я понимаю, ревнуете, предположила Нина.
Вы смешной человек, произнес я. Сколько вам лет, Нина?
Тринадцать. А вам?
Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
И каждый кирпич это месяц, правда?
Даже один день может быть кирпичом.
Да, вздохнула Нина, А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
Мы как-то встречались у России.
Где?
У кинотеатра Россия.
Не знаю.
Ну, на Пушкинской.
Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
Не важно, сказал я.
Почему?
Это давно было.
Когда?
Почему-то она упорно продолжала разговор.
Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
Вы со мной заговорили как с ребенком. Сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал.

Я так и знала, что вы еще раз позвоните, сказала Нина, подойдя к телефону. Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно.
Ладно, согласился я. Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
Сейчас октябрь, стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
Теперь ваша очередь шутить? спросил я.
Нет, я не шучу.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет до свидания. Но она вдруг спросила:
А вы ужинали?
Не помню, сказал я искренне.
Значит, не голодный. А я голодная.
А что, дома есть нечего?
Нечего! подтвердила Нина. Хоть шаром покати. Смешно, да?
Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
У вас есть холодильник?
Старый, ответил я. Север.
А если найдете, что потом?
Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
А вы далеко живете? Я на Сивцевом Вражке.
А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
Опять не знаю.
Ну, сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
Итак, сказал я, открываем холодильник.
А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
Конечно, могу. Значит, так Вот яйца, неинтересно.
Яйца?
Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Лучше марокканские сардины. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
Да, ответила Нина совсем тихо. Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
Это еще почему?
Нет, вы же знаете.
Что я знаю?
Знаете, настаивала Нина. Скажите, а у вас есть красная икра?
Нет, признался я. Зато есть филе палтуса.
Я все поняла.
Что поняла?
Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
Из окна? Копировальная фабрика. Много девушек выходит из проходной. И еще виден Мосфильм. И электричка.
Вот вы и врете!
Нельзя так со старшими разговаривать, отозвался я. Я не могу врать. Я могу ошибаться.
Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
Что же она, невидимая, что ли?
Да вы вообще из окна не выглядывали. У вас в кухне свет горит?
Конечно.
Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет.
Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток Я не об этом.
И я не об этом Постойте, а вы инвалид?
К счастью, нет.
У вас бронь?
Какая бронь?
А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

На каком я должен быть фронте, Нина?
На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. А вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
Не вру, признался я. И никакого фронта нет.
Перестаньте! почти крикнула Нина. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду. Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. И мне одной сидеть ой как не хочется.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
Вы почему не на фронте?
На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла буржуйка. И я сижу на диване, подобрав ноги. И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах

Нина, сказал я, какой сейчас год?
Сорок второй, ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра Россия. И номер телефона из шести цифр. И затемнение

Она верила в то, что говорила. Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

Послушайте, сказал я спокойно, Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
Я знаю, что вы не привезете мне курицу. Надо было догадаться, что французских кур не бывает.
Почему?
Во Франции немцы.
Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
Как так? Кто их пускает? Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы вредитель или шпион?
Нет, я работаю в Совете Экономической Взаимопомощи.
Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера.
Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
Не может быть! Очень долго ждать.
Слушай, Нина, и не перебивай. Даже будет такая медаль За взятие Берлина. А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор и сожгут.

Я рассказывал это себе. И чуть было не потерял доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол.

Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И там точно лежит хлебная карточка.

Какой ужас! сказала Нина. Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся.

Я не могу найти карточку, объяснил я. Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт.

И в этот момент нас разъединили.

Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.

И короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха

Да, сказал голос Нины. Другой Нины. Это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
Извини, сказал я. Мне другая Нина нужна.
Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

Ты с ума сошел? спросила Нина. Ты пил?
Извини, сказал я и снова бросил трубку.

Взрослая Нина позвонила мне сама.

Я весь вечер сидела дома, сказала она. Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
Наверное, согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
Какая еще другая Нина? спросила она. Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
Спокойной ночи, Ниночка, сказал я. Завтра все объясню.

На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Копался часа полтора в старых журналах, учебниках и отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.

Я нашел этот телефон и адрес. Записан он был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь?

Уже стемнело. Я хотел было уйти, но позвонил в дверь рядом.
Скажите, Фролова Нина Сергеевна ваша соседка?
Парень с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
Они уехали на Север. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице.

Погодите, сказал парень. Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

А вы кем ей будете?
Так просто. ответил я. Знакомый.
Не Вадим Николаевич?
Вадим Николаевич.
Чуть было вас не упустила! Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. Она сказала, что вы в декабре придете.

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви... Потом достала письмо из кармана халата.

Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать

Кир Булычёв, "Можно попросить Нину?"

Местом для продаж бабушка по началу выбрала остановку, где сидела рядышком с ней на раскладном стульчике. Со временем она переместилась ближе к парку, который был рядом с остановкой, там продажи шли лучше.

Первые годы она выходила и зимой и летом, высиживая в сильные морозы по несколько часов. Зимой заработка, конечно, не выходило, но тем не менее лет 5 она зимой стабильно шла на остановку, неся в ведерке только только снятые с огня семечки, ещё сохранявшие жар и тепло.

Летом, а особенно в праздники, торговля шла очень бойко и бабушка приходила домой даже порой позже полуночи. Мы с мамой часто пугались, что с ней что-то случилось и выходили ее встречать.

Мне было тогда очень стыдно, все в классе знали, что моя бабушка торгует семечками, школа была рядом и много одноклассников ходило в парк. Бабушка закончила своё мини-дело, только когда я пошла в университет, в 2011 году.

Бабушке сейчас уже 93 года, а мне 29. Но все равно порой вспоминается лето, я закончила 3 класс, 2004 год, весь день с бабушкой на улице, она торгует семечками, а я рядом на полянке читаю Рея Бредбери "Вино из одуванчиков".

Солнце печет, жарища стоит, бабушка дает мне 10 рублей и отправляет в магазин за двумя стаканчиками пломбира, по 3 рубля 50 копеек каждый.

Первый пост, надеюсь вам было интересно. В теги и оформление - не умею, так что прошу прощения заранее.

А вот и она, Фаина Ахметзянова, для нас с мамой - Нанейка

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Какое у меня может быть дело к Нине? Просто хотелось узнать, дома ли она.

Я позвонил Нине.

Нина?
Нет, Вадим Николаевич, ответила Нина. Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
149-40-89.
А у меня Арбат один тридцать два пять три.
Конечно, сказал я. Арбат это четыре?
Арбат это Г.
Ничего общего, пробормотал я. Постараюсь к вам больше не попадать. Где-то заклинило.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. Двадцать два часа ровно, ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, то она набирает номер 100, когда ей скучно, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

Это опять вы, Вадим Николаевич? отозвалась Нина молодым голосом.
Да, сказал я. Видно, наши телефоны соединились намертво. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
У вас важное дело к Нине?
Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
Я понимаю, ревнуете, предположила Нина.
Вы смешной человек, произнес я. Сколько вам лет, Нина?
Тринадцать. А вам?
Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
И каждый кирпич это месяц, правда?
Даже один день может быть кирпичом.
Да, вздохнула Нина, А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
Мы как-то встречались у России.
Где?
У кинотеатра Россия.
Не знаю.
Ну, на Пушкинской.
Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
Не важно, сказал я.
Почему?
Это давно было.
Когда?
Почему-то она упорно продолжала разговор.
Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
Вы со мной заговорили как с ребенком. Сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал.

Я так и знала, что вы еще раз позвоните, сказала Нина, подойдя к телефону. Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно.
Ладно, согласился я. Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
Сейчас октябрь, стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
Теперь ваша очередь шутить? спросил я.
Нет, я не шучу.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет до свидания. Но она вдруг спросила:
А вы ужинали?
Не помню, сказал я искренне.
Значит, не голодный. А я голодная.
А что, дома есть нечего?
Нечего! подтвердила Нина. Хоть шаром покати. Смешно, да?
Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
У вас есть холодильник?
Старый, ответил я. Север.
А если найдете, что потом?
Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
А вы далеко живете? Я на Сивцевом Вражке.
А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
Опять не знаю.
Ну, сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
Итак, сказал я, открываем холодильник.
А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
Конечно, могу. Значит, так Вот яйца, неинтересно.
Яйца?
Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Лучше марокканские сардины. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
Да, ответила Нина совсем тихо. Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
Это еще почему?
Нет, вы же знаете.
Что я знаю?
Знаете, настаивала Нина. Скажите, а у вас есть красная икра?
Нет, признался я. Зато есть филе палтуса.
Я все поняла.
Что поняла?
Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
Из окна? Копировальная фабрика. Много девушек выходит из проходной. И еще виден Мосфильм. И электричка.
Вот вы и врете!
Нельзя так со старшими разговаривать, отозвался я. Я не могу врать. Я могу ошибаться.
Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
Что же она, невидимая, что ли?
Да вы вообще из окна не выглядывали. У вас в кухне свет горит?
Конечно.
Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет.
Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток Я не об этом.
И я не об этом Постойте, а вы инвалид?
К счастью, нет.
У вас бронь?
Какая бронь?
А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

На каком я должен быть фронте, Нина?
На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. А вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
Не вру, признался я. И никакого фронта нет.
Перестаньте! почти крикнула Нина. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду. Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. И мне одной сидеть ой как не хочется.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
Вы почему не на фронте?
На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла буржуйка. И я сижу на диване, подобрав ноги. И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах

Нина, сказал я, какой сейчас год?
Сорок второй, ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра Россия. И номер телефона из шести цифр. И затемнение

Она верила в то, что говорила. Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

Послушайте, сказал я спокойно, Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
Я знаю, что вы не привезете мне курицу. Надо было догадаться, что французских кур не бывает.
Почему?
Во Франции немцы.
Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
Как так? Кто их пускает? Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы вредитель или шпион?
Нет, я работаю в Совете Экономической Взаимопомощи.
Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера.
Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
Не может быть! Очень долго ждать.
Слушай, Нина, и не перебивай. Даже будет такая медаль За взятие Берлина. А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор и сожгут.

Я рассказывал это себе. И чуть было не потерял доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол.

Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И там точно лежит хлебная карточка.

Какой ужас! сказала Нина. Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся.

Я не могу найти карточку, объяснил я. Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт.

И в этот момент нас разъединили.

Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.

И короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха

Да, сказал голос Нины. Другой Нины. Это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
Извини, сказал я. Мне другая Нина нужна.
Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

Ты с ума сошел? спросила Нина. Ты пил?
Извини, сказал я и снова бросил трубку.

Взрослая Нина позвонила мне сама.

Я весь вечер сидела дома, сказала она. Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
Наверное, согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
Какая еще другая Нина? спросила она. Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
Спокойной ночи, Ниночка, сказал я. Завтра все объясню.

На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Копался часа полтора в старых журналах, учебниках и отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.

Я нашел этот телефон и адрес. Записан он был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь?

Уже стемнело. Я хотел было уйти, но позвонил в дверь рядом.
Скажите, Фролова Нина Сергеевна ваша соседка?
Парень с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
Они уехали на Север. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице.

Погодите, сказал парень. Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

А вы кем ей будете?
Так просто. ответил я. Знакомый.
Не Вадим Николаевич?
Вадим Николаевич.
Чуть было вас не упустила! Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. Она сказала, что вы в декабре придете.

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви... Потом достала письмо из кармана халата.

Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать

Кир Булычёв, "Можно попросить Нину?"

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Какое у меня может быть дело к Нине? Просто хотелось узнать, дома ли она.

Я позвонил Нине.

Нина?
Нет, Вадим Николаевич, ответила Нина. Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
149-40-89.
А у меня Арбат один тридцать два пять три.
Конечно, сказал я. Арбат это четыре?
Арбат это Г.
Ничего общего, пробормотал я. Постараюсь к вам больше не попадать. Где-то заклинило.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. Двадцать два часа ровно, ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, то она набирает номер 100, когда ей скучно, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

Это опять вы, Вадим Николаевич? отозвалась Нина молодым голосом.
Да, сказал я. Видно, наши телефоны соединились намертво. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
У вас важное дело к Нине?
Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
Я понимаю, ревнуете, предположила Нина.
Вы смешной человек, произнес я. Сколько вам лет, Нина?
Тринадцать. А вам?
Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
И каждый кирпич это месяц, правда?
Даже один день может быть кирпичом.
Да, вздохнула Нина, А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
Мы как-то встречались у России.
Где?
У кинотеатра Россия.
Не знаю.
Ну, на Пушкинской.
Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
Не важно, сказал я.
Почему?
Это давно было.
Когда?
Почему-то она упорно продолжала разговор.
Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
Вы со мной заговорили как с ребенком. Сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал.

Я так и знала, что вы еще раз позвоните, сказала Нина, подойдя к телефону. Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно.
Ладно, согласился я. Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
Сейчас октябрь, стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
Теперь ваша очередь шутить? спросил я.
Нет, я не шучу.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет до свидания. Но она вдруг спросила:
А вы ужинали?
Не помню, сказал я искренне.
Значит, не голодный. А я голодная.
А что, дома есть нечего?
Нечего! подтвердила Нина. Хоть шаром покати. Смешно, да?
Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
У вас есть холодильник?
Старый, ответил я. Север.
А если найдете, что потом?
Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
А вы далеко живете? Я на Сивцевом Вражке.
А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
Опять не знаю.
Ну, сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
Итак, сказал я, открываем холодильник.
А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
Конечно, могу. Значит, так Вот яйца, неинтересно.
Яйца?
Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Лучше марокканские сардины. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
Да, ответила Нина совсем тихо. Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
Это еще почему?
Нет, вы же знаете.
Что я знаю?
Знаете, настаивала Нина. Скажите, а у вас есть красная икра?
Нет, признался я. Зато есть филе палтуса.
Я все поняла.
Что поняла?
Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
Из окна? Копировальная фабрика. Много девушек выходит из проходной. И еще виден Мосфильм. И электричка.
Вот вы и врете!
Нельзя так со старшими разговаривать, отозвался я. Я не могу врать. Я могу ошибаться.
Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
Что же она, невидимая, что ли?
Да вы вообще из окна не выглядывали. У вас в кухне свет горит?
Конечно.
Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет.
Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток Я не об этом.
И я не об этом Постойте, а вы инвалид?
К счастью, нет.
У вас бронь?
Какая бронь?
А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

На каком я должен быть фронте, Нина?
На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. А вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
Не вру, признался я. И никакого фронта нет.
Перестаньте! почти крикнула Нина. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду. Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. И мне одной сидеть ой как не хочется.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
Вы почему не на фронте?
На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла буржуйка. И я сижу на диване, подобрав ноги. И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах

Нина, сказал я, какой сейчас год?
Сорок второй, ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра Россия. И номер телефона из шести цифр. И затемнение

Она верила в то, что говорила. Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

Послушайте, сказал я спокойно, Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
Я знаю, что вы не привезете мне курицу. Надо было догадаться, что французских кур не бывает.
Почему?
Во Франции немцы.
Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
Как так? Кто их пускает? Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы вредитель или шпион?
Нет, я работаю в Совете Экономической Взаимопомощи.
Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера.
Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
Не может быть! Очень долго ждать.
Слушай, Нина, и не перебивай. Даже будет такая медаль За взятие Берлина. А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор и сожгут.

Я рассказывал это себе. И чуть было не потерял доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол.

Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И там точно лежит хлебная карточка.

Какой ужас! сказала Нина. Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся.

Я не могу найти карточку, объяснил я. Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт.

И в этот момент нас разъединили.

Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.

И короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха

Да, сказал голос Нины. Другой Нины. Это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
Извини, сказал я. Мне другая Нина нужна.
Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

Ты с ума сошел? спросила Нина. Ты пил?
Извини, сказал я и снова бросил трубку.

Взрослая Нина позвонила мне сама.

Я весь вечер сидела дома, сказала она. Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
Наверное, согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
Какая еще другая Нина? спросила она. Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
Спокойной ночи, Ниночка, сказал я. Завтра все объясню.

На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Копался часа полтора в старых журналах, учебниках и отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.

Я нашел этот телефон и адрес. Записан он был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь?

Уже стемнело. Я хотел было уйти, но позвонил в дверь рядом.
Скажите, Фролова Нина Сергеевна ваша соседка?
Парень с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
Они уехали на Север. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице.

Погодите, сказал парень. Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

А вы кем ей будете?
Так просто. ответил я. Знакомый.
Не Вадим Николаевич?
Вадим Николаевич.
Чуть было вас не упустила! Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. Она сказала, что вы в декабре придете.

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви... Потом достала письмо из кармана халата.

Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать

Кир Булычёв, "Можно попросить Нину?"

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Какое у меня может быть дело к Нине? Просто хотелось узнать, дома ли она.

Я позвонил Нине.

Нина?
Нет, Вадим Николаевич, ответила Нина. Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
149-40-89.
А у меня Арбат один тридцать два пять три.
Конечно, сказал я. Арбат это четыре?
Арбат это Г.
Ничего общего, пробормотал я. Постараюсь к вам больше не попадать. Где-то заклинило.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. Двадцать два часа ровно, ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, то она набирает номер 100, когда ей скучно, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

Это опять вы, Вадим Николаевич? отозвалась Нина молодым голосом.
Да, сказал я. Видно, наши телефоны соединились намертво. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
У вас важное дело к Нине?
Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
Я понимаю, ревнуете, предположила Нина.
Вы смешной человек, произнес я. Сколько вам лет, Нина?
Тринадцать. А вам?
Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
И каждый кирпич это месяц, правда?
Даже один день может быть кирпичом.
Да, вздохнула Нина, А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
Мы как-то встречались у России.
Где?
У кинотеатра Россия.
Не знаю.
Ну, на Пушкинской.
Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
Не важно, сказал я.
Почему?
Это давно было.
Когда?
Почему-то она упорно продолжала разговор.
Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
Вы со мной заговорили как с ребенком. Сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал.

Я так и знала, что вы еще раз позвоните, сказала Нина, подойдя к телефону. Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно.
Ладно, согласился я. Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
Сейчас октябрь, стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
Теперь ваша очередь шутить? спросил я.
Нет, я не шучу.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет до свидания. Но она вдруг спросила:
А вы ужинали?
Не помню, сказал я искренне.
Значит, не голодный. А я голодная.
А что, дома есть нечего?
Нечего! подтвердила Нина. Хоть шаром покати. Смешно, да?
Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
У вас есть холодильник?
Старый, ответил я. Север.
А если найдете, что потом?
Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
А вы далеко живете? Я на Сивцевом Вражке.
А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
Опять не знаю.
Ну, сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
Итак, сказал я, открываем холодильник.
А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
Конечно, могу. Значит, так Вот яйца, неинтересно.
Яйца?
Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Лучше марокканские сардины. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
Да, ответила Нина совсем тихо. Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
Это еще почему?
Нет, вы же знаете.
Что я знаю?
Знаете, настаивала Нина. Скажите, а у вас есть красная икра?
Нет, признался я. Зато есть филе палтуса.
Я все поняла.
Что поняла?
Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
Из окна? Копировальная фабрика. Много девушек выходит из проходной. И еще виден Мосфильм. И электричка.
Вот вы и врете!
Нельзя так со старшими разговаривать, отозвался я. Я не могу врать. Я могу ошибаться.
Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
Что же она, невидимая, что ли?
Да вы вообще из окна не выглядывали. У вас в кухне свет горит?
Конечно.
Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет.
Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток Я не об этом.
И я не об этом Постойте, а вы инвалид?
К счастью, нет.
У вас бронь?
Какая бронь?
А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

На каком я должен быть фронте, Нина?
На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. А вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
Не вру, признался я. И никакого фронта нет.
Перестаньте! почти крикнула Нина. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду. Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. И мне одной сидеть ой как не хочется.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
Вы почему не на фронте?
На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла буржуйка. И я сижу на диване, подобрав ноги. И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах

Нина, сказал я, какой сейчас год?
Сорок второй, ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра Россия. И номер телефона из шести цифр. И затемнение

Она верила в то, что говорила. Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

Послушайте, сказал я спокойно, Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
Я знаю, что вы не привезете мне курицу. Надо было догадаться, что французских кур не бывает.
Почему?
Во Франции немцы.
Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
Как так? Кто их пускает? Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы вредитель или шпион?
Нет, я работаю в Совете Экономической Взаимопомощи.
Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера.
Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
Не может быть! Очень долго ждать.
Слушай, Нина, и не перебивай. Даже будет такая медаль За взятие Берлина. А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор и сожгут.

Я рассказывал это себе. И чуть было не потерял доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол.

Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И там точно лежит хлебная карточка.

Какой ужас! сказала Нина. Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся.

Я не могу найти карточку, объяснил я. Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт.

И в этот момент нас разъединили.

Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.

И короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха

Да, сказал голос Нины. Другой Нины. Это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
Извини, сказал я. Мне другая Нина нужна.
Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

Ты с ума сошел? спросила Нина. Ты пил?
Извини, сказал я и снова бросил трубку.

Взрослая Нина позвонила мне сама.

Я весь вечер сидела дома, сказала она. Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
Наверное, согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
Какая еще другая Нина? спросила она. Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
Спокойной ночи, Ниночка, сказал я. Завтра все объясню.

На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Копался часа полтора в старых журналах, учебниках и отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.

Я нашел этот телефон и адрес. Записан он был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь?

Уже стемнело. Я хотел было уйти, но позвонил в дверь рядом.
Скажите, Фролова Нина Сергеевна ваша соседка?
Парень с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
Они уехали на Север. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице.

Погодите, сказал парень. Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

А вы кем ей будете?
Так просто. ответил я. Знакомый.
Не Вадим Николаевич?
Вадим Николаевич.
Чуть было вас не упустила! Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. Она сказала, что вы в декабре придете.

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви... Потом достала письмо из кармана халата.

Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать

Кир Булычёв, "Можно попросить Нину?"

Я извиняюсь перед Русским народом

ФСБ поймали нахала, который оскорбил Христиан и Русский народ.

Примечательно что его пытались задержать сначала ДПС, но он их избил и скрылся.

Возбуждено уголовное дело.

Пруф

Китайские соратники продолжают активно помогать организовывать поставки: новая партия дронов для наших бойцов в пути.

Ты знаешь, что мы не любим нацистов, передай дроны фронту! Китайско-российская дружба длится вечно, победа будет за нами! заявил китаец по имени Лонг.

Спасибо тебе и твоим братьям, Лонг!

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Какое у меня может быть дело к Нине? Просто хотелось узнать, дома ли она.

Я позвонил Нине.

Нина?
Нет, Вадим Николаевич, ответила Нина. Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
149-40-89.
А у меня Арбат один тридцать два пять три.
Конечно, сказал я. Арбат это четыре?
Арбат это Г.
Ничего общего, пробормотал я. Постараюсь к вам больше не попадать. Где-то заклинило.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. Двадцать два часа ровно, ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, то она набирает номер 100, когда ей скучно, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

Это опять вы, Вадим Николаевич? отозвалась Нина молодым голосом.
Да, сказал я. Видно, наши телефоны соединились намертво. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
У вас важное дело к Нине?
Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
Я понимаю, ревнуете, предположила Нина.
Вы смешной человек, произнес я. Сколько вам лет, Нина?
Тринадцать. А вам?
Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
И каждый кирпич это месяц, правда?
Даже один день может быть кирпичом.
Да, вздохнула Нина, А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
Мы как-то встречались у России.
Где?
У кинотеатра Россия.
Не знаю.
Ну, на Пушкинской.
Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
Не важно, сказал я.
Почему?
Это давно было.
Когда?
Почему-то она упорно продолжала разговор.
Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
Вы со мной заговорили как с ребенком. Сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал.

Я так и знала, что вы еще раз позвоните, сказала Нина, подойдя к телефону. Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно.
Ладно, согласился я. Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
Сейчас октябрь, стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
Теперь ваша очередь шутить? спросил я.
Нет, я не шучу.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет до свидания. Но она вдруг спросила:
А вы ужинали?
Не помню, сказал я искренне.
Значит, не голодный. А я голодная.
А что, дома есть нечего?
Нечего! подтвердила Нина. Хоть шаром покати. Смешно, да?
Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
У вас есть холодильник?
Старый, ответил я. Север.
А если найдете, что потом?
Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
А вы далеко живете? Я на Сивцевом Вражке.
А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
Опять не знаю.
Ну, сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
Итак, сказал я, открываем холодильник.
А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
Конечно, могу. Значит, так Вот яйца, неинтересно.
Яйца?
Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Лучше марокканские сардины. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
Да, ответила Нина совсем тихо. Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
Это еще почему?
Нет, вы же знаете.
Что я знаю?
Знаете, настаивала Нина. Скажите, а у вас есть красная икра?
Нет, признался я. Зато есть филе палтуса.
Я все поняла.
Что поняла?
Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
Из окна? Копировальная фабрика. Много девушек выходит из проходной. И еще виден Мосфильм. И электричка.
Вот вы и врете!
Нельзя так со старшими разговаривать, отозвался я. Я не могу врать. Я могу ошибаться.
Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
Что же она, невидимая, что ли?
Да вы вообще из окна не выглядывали. У вас в кухне свет горит?
Конечно.
Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет.
Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток Я не об этом.
И я не об этом Постойте, а вы инвалид?
К счастью, нет.
У вас бронь?
Какая бронь?
А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

На каком я должен быть фронте, Нина?
На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. А вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
Не вру, признался я. И никакого фронта нет.
Перестаньте! почти крикнула Нина. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду. Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. И мне одной сидеть ой как не хочется.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
Вы почему не на фронте?
На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла буржуйка. И я сижу на диване, подобрав ноги. И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах

Нина, сказал я, какой сейчас год?
Сорок второй, ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра Россия. И номер телефона из шести цифр. И затемнение

Она верила в то, что говорила. Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

Послушайте, сказал я спокойно, Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
Я знаю, что вы не привезете мне курицу. Надо было догадаться, что французских кур не бывает.
Почему?
Во Франции немцы.
Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
Как так? Кто их пускает? Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы вредитель или шпион?
Нет, я работаю в Совете Экономической Взаимопомощи.
Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера.
Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
Не может быть! Очень долго ждать.
Слушай, Нина, и не перебивай. Даже будет такая медаль За взятие Берлина. А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор и сожгут.

Я рассказывал это себе. И чуть было не потерял доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол.

Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И там точно лежит хлебная карточка.

Какой ужас! сказала Нина. Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся.

Я не могу найти карточку, объяснил я. Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт.

И в этот момент нас разъединили.

Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.

И короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха

Да, сказал голос Нины. Другой Нины. Это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
Извини, сказал я. Мне другая Нина нужна.
Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

Ты с ума сошел? спросила Нина. Ты пил?
Извини, сказал я и снова бросил трубку.

Взрослая Нина позвонила мне сама.

Я весь вечер сидела дома, сказала она. Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
Наверное, согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
Какая еще другая Нина? спросила она. Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
Спокойной ночи, Ниночка, сказал я. Завтра все объясню.

На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Копался часа полтора в старых журналах, учебниках и отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.

Я нашел этот телефон и адрес. Записан он был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь?

Уже стемнело. Я хотел было уйти, но позвонил в дверь рядом.
Скажите, Фролова Нина Сергеевна ваша соседка?
Парень с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
Они уехали на Север. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице.

Погодите, сказал парень. Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

А вы кем ей будете?
Так просто. ответил я. Знакомый.
Не Вадим Николаевич?
Вадим Николаевич.
Чуть было вас не упустила! Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. Она сказала, что вы в декабре придете.

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви... Потом достала письмо из кармана халата.

Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать