Некромант

#comment_178808030

Кошка белая 2шт. Бродяжничали, теперь мои.

У меня есть знакомый, который встречался с девушкой 10 лет. Начали ещё в школе, было по 16 лет, расстались, когда обоим было по 27. Последние пару лет мы с ним тоже как то затеряли общение, а недавно увидились, разговорились. И рассказал он мне уже по факту. Во время их отношений он делал ей предложение 4 раза. И 4 раза она ему говорила "нет". Первый раз, когда пришёл из армии, и она его дождалась, но им было по 19-20 лет, говорит и сам потом понял, что ещё рано, но уж очень сильно её любил. Нам он этого не рассказывал, хотя на тот момент общались очень хорошо. Ну, видимо не очень приятно говорить то, что ты сделал предложение, а тебе ответили отказом, понимаю. Потом на протяжении нескольких лет было ещё три предложения, и каждый раз она отвечала "нет", объясняя это тем, что "дело не в тебе. Дело во мне. Я просто не хочу замуж. Никогда и ни за кого. Я не хочу детей, никогда. Если тебя это устраивает, то мы будем дальше вместе, если нет, то давай расходиться сейчас". Но он действительно очень сильно её любил и был готов ко всему, что она говорит. Последние пару лет они жили вместе, он снимал квартиру, но, говорит, я видел как ей не нравилась вся эта бытовуха. Что в любой момент она могла сорваться домой, будь то выходные, праздники или среда. Я не настаивал, не держал, думал рано или поздно пообвыкнется и самой захочется что то для меня делать, жить, ухаживать.
Причем я их знала и видела на протяжении первых лет 5-6 отношений. Мы часто собирались вместе, гуляли, тусили по дачам и знакомым. И мне казалось, что это прям такая любовь. Она всегда рядом с ним, держит его за ручку, смотрит влюблёнными глазами. Так же как и он на неё. В нашей компании это была самая крепкая, долгая и стабильная пара и никто не сомневался, что вот вот они поженятся и проживу всю жизнь вместе.
Но вот он рассказывает, что они расстаются. Просто. Вроде бы ни с чего. Утром она ушла на работу и всё было замечательно, а вечером не пришла домой. Трубки не берет. Нигде не отвечает. Мама её не знает где она, дома её нет, подружки тоже говорят мы хз где она, ничего не говорила, не планировала. Он не спит ночь, на утро планирует идти в полицию, но утром абонент в сети. Встретились, поговорили. "Я от тебя ухожу. Дело не в тебе, дело во мне, я хочу быть одна. Всегда, всю жизнь. Я одиночка, мне неудобно быть с кем то".
Ну, говорит, понял, принял, 10 лет к херам, но что поделать, раз человек так решил.
Через полтора месяца она летит на отдых с новым парнем. Через пол года выходит за него замуж. Ещё через пол года рождается первый ребёнок, сейчас она беременна вторым.
Морали оособо нет, но, наверное, всё же дело в человеке, который рядом с тобой, а не в твоих принципах?

В 3 классе я начала ходить на кружок Мягкая игрушка, я выбрала этот кружок сама, так как точно знала, что хочу шить и мне это нравится. Ещё до школы я с большим интересом наблюдала, как шьет моя бабушка и просила её научит шить на машинке.

Есть пару фото с того времени. Все игрушки сшиты из старой не нужной одежды и набивали остатками ткани, в старших классах я уже просила маму покупать материал. На кружке я пропадала все свободное время.

Кукла цыганка Кармелита, в то время шёл сериал Кармелита и на конкурс я решила сшить такую куклу)))

С 9го класса перестала ходить на кружок, появились другие интересы, спорт баскетбол и шахматы.
Когда закончила колледж и уже работала бухгалтером, мама попросила сшить обезьяну к Новому году, это был год обезьяны

И когда я искала выкройку в интернете, стало интересно посмотреть на просторах интернета, что сейчас шьют, увидела милых зайчиков с длинными ушками, попробовала их сшить и дарила родственникам и друзьям, так появились заказы через сарафанное радио, начала вести инстаграм и получать уже заказы из других городов и стран.

Мне очень нравиться шить и все что связано с творчеством, дарить людям радость и тепло, которое они получают с игрушкой, в душе мы все немного дети.
Спасибо пикабушники за вашу поддержку, идеи и необычные заказы

Желаю всем хороших выходных и отличного настроения

Взято отсюда

#comment_178808030

Кошка белая 2шт. Бродяжничали, теперь мои.

В 3 классе я начала ходить на кружок Мягкая игрушка, я выбрала этот кружок сама, так как точно знала, что хочу шить и мне это нравится. Ещё до школы я с большим интересом наблюдала, как шьет моя бабушка и просила её научит шить на машинке.

Есть пару фото с того времени. Все игрушки сшиты из старой не нужной одежды и набивали остатками ткани, в старших классах я уже просила маму покупать материал. На кружке я пропадала все свободное время.

Кукла цыганка Кармелита, в то время шёл сериал Кармелита и на конкурс я решила сшить такую куклу)))

С 9го класса перестала ходить на кружок, появились другие интересы, спорт баскетбол и шахматы.
Когда закончила колледж и уже работала бухгалтером, мама попросила сшить обезьяну к Новому году, это был год обезьяны

И когда я искала выкройку в интернете, стало интересно посмотреть на просторах интернета, что сейчас шьют, увидела милых зайчиков с длинными ушками, попробовала их сшить и дарила родственникам и друзьям, так появились заказы через сарафанное радио, начала вести инстаграм и получать уже заказы из других городов и стран.

Мне очень нравиться шить и все что связано с творчеством, дарить людям радость и тепло, которое они получают с игрушкой, в душе мы все немного дети.
Спасибо пикабушники за вашу поддержку, идеи и необычные заказы

Желаю всем хороших выходных и отличного настроения

#comment_178808030

Кошка белая 2шт. Бродяжничали, теперь мои.

В 3 классе я начала ходить на кружок Мягкая игрушка, я выбрала этот кружок сама, так как точно знала, что хочу шить и мне это нравится. Ещё до школы я с большим интересом наблюдала, как шьет моя бабушка и просила её научит шить на машинке.

Есть пару фото с того времени. Все игрушки сшиты из старой не нужной одежды и набивали остатками ткани, в старших классах я уже просила маму покупать материал. На кружке я пропадала все свободное время.

Кукла цыганка Кармелита, в то время шёл сериал Кармелита и на конкурс я решила сшить такую куклу)))

С 9го класса перестала ходить на кружок, появились другие интересы, спорт баскетбол и шахматы.
Когда закончила колледж и уже работала бухгалтером, мама попросила сшить обезьяну к Новому году, это был год обезьяны

И когда я искала выкройку в интернете, стало интересно посмотреть на просторах интернета, что сейчас шьют, увидела милых зайчиков с длинными ушками, попробовала их сшить и дарила родственникам и друзьям, так появились заказы через сарафанное радио, начала вести инстаграм и получать уже заказы из других городов и стран.

Мне очень нравиться шить и все что связано с творчеством, дарить людям радость и тепло, которое они получают с игрушкой, в душе мы все немного дети.
Спасибо пикабушники за вашу поддержку, идеи и необычные заказы

Желаю всем хороших выходных и отличного настроения

//Что, блин, курит Baalbuddy создавая подобные сюжеты? Для полноты картины не хватает только играющего на заднем плане гачи-ремикса...

Автор: Baalbuddy
Источник: Twitter

https://t.me/zinoink

Работа сделана в подарок моряку .

В память о службе и экипаже с которым одолел много миль .

Катера 12150 Мангуст , 12200 Соболь.

Работа сделана из эпоксидной смолы.

Размер 70см-25см.

Шел мимо дома. На балконе сидел кот, достал телефон сделать кадр, кот обернулся на меня и вылез второй)))

Не скажу, что я фанат фуксий. Однако они у меня есть и еще будут, потому как цветут красиво, долго и летом их можно выносить на улицу: высаживать в открытый грунт или усаживать в кашпо. Есть и нюансы: любит хороший полив и не любит прямых солнечных лучей.

Ну и моя красотка.)

Цветение багульника в Иркутской области. Как раз успела снять между снегопадами)))

Фотографии не передают всю нежность оттенков

У шавианы куча разных коммерческих названий - "неон брейкерс", "пинк фрилс", эту я когда-то покупал как "curly pearl". Цветёт регулярно, вот прошлогодняя фотография

Я нихрена не фотограф, но в моем предыдущем посте пользователь @Ciferkophobam выразил(а) интерес к моему только-только зацветающему суккуленту. Надпись на его горшочке говорит что это Граптопеталум Филиферум, не знаю, насколько это правда, по мне так похоже больше на Граптопеталум Беллум. Спросить специалистов? Не наш вариант, гуглить и искать по фото - вот наш путь!
И вот он расцвел на полную, как обещала - выкладываю фото.

Ну и кошечку по традиции)

P.S. Знаю-знаю, стекло захватанное, могла бы и помыть. Жду тепла в квартире, чтобы достать всех теплолюбивых товарищей ради наведения чистоты, пока опасаюсь, что померзнут.
Динозавры светятся в темноте, да, покупала в детском отделе Магнита, считаю, вписались как родные.

Прекрасная вариегатная хавортия мордор под дневным светом и под лампами)
Правда, ей еще отпиться надо :)

Рандомные эхеверии и хавортии с подоконника.

Около двух лет назад купили квартиру. Под ванной нашел растение и стал за ним ухаживать (банально поливал 1-2 раза в неделю). Вроде получилось выходить,но есть пару вопросов. Но появились вопросы.

1. Что это за растение?

2. Надо ли обрезать желтые стебли?

3. Надо ли убирать желто-черные листья?

4. Нужно его пересадить в горшок больше?

Спасибо за помощь.

Заколосилась у меня луковица в закромах да всколыхнула память предков-огородников. Запихнула я её (луковицу, не память) в стакан с водой, пусть пользу приносит в виде перьев. Через пару недель появилась стрелка. Ну, раз хочет, пусть цветёт. Женщины ж цветы любят, а тут целый букет, пусть и луковый. Вот только вместо цветка у меня вылупился Ктулху.

Теперь у меня есть лук, растущий на луке, растущий на луке.

У меня зацвела хавортия.

Возможно, у гибискусов сейчас сезон цветения. Ко мне он попал уже с бутонами.

Будни скорой помощи.

23.40 ночи . Поступил вызов болит живот,рвота. Ребёнок один год.

Вот меня всегда удивляло, как матери определяют ,что у ребёнка болит живот, когда он ещё не разговаривает и не может показать?

Люблю ночной город, дороги становяться свободными, пробок нет,доехали на вызов за пять минут.

Встретила в подъезде нас женщина средних лет,видимо консьерж.

-Куда идёте?- довольно грубым тоном, спросила она

-На вызов.- немного растерялся я, странный вопрос.

-Фамилия, к кому идёте?

-Я не могу сказать, это врачебная тайна.

- Тогда не пущу!

Вот это поворот! К такому я не был готов.

-Это к нам!-сказала вышедшая из лифта женщина.

В квартире ,нас проводили в небольшую комнату. На кровати лежала годовалая девочка, с большими голубыми глазами.

А мать ребёнка тем временем начала рассказывать:

-Третий день уже болеет, сначала температура поднялась 38.5 и все.А сегодня рвота без конца, уже раз 13 за день.

-Кашель, насморк ,жидкий стул? - уточняю я.

- Нет, только рвота и температура. Я уже вызывала днем скорую, но в больницу не поехали, думала сами справимся.

При осмотре, температура 37,2, живот мягкий,безболезненый, менингиальных симптомов нет. Но при этом ребёнок очень вялый, безучастный ко всему, просто лежит на спине ,не реагируя на осмтр.

-Чем лечили ребёнка?

-Только сорбенты,разбавленые водой по немногу

-Воду по какому объёму подаете?

- Так воду и не давала, все равно вырвет.

Теперь понятно почему ребёнок такой вялый, потому что началось обезвоживание. Многократная рвота-это потеря жидкости.

У детей малого возраста, обезвоживание начинается гораздо быстрее, чем у взрослых.

Ребёнка госпитализировали в инфекционное отделение, палату интенсивной терапии.Если бы лечение началось на сутки позже, все могло закончиться трагично.

Запомните!

При многократной рвота или диарее ,самым главным компонентом является восполнение потерянной жидкости, особенно у детей. Сорбенты не помогут восполнить жидкость. Для этого нужны регидротационные растворы. источник

#comment_273320908

20 лет назад закончился сериал о гениальном сыщике лейтенанте Коломбо, который начался 55 лет назад. А это значит, что настало время его уже и посмотреть, решил я.

Успех Коломбо с трудом поддается объяснению: ни динамичного сюжета, ни красавчика следователя, ни даже обычного вопроса Кто убил?. Нам сразу показывают кто и как. А "Шерлок Холмс" тут помятый персонаж второго плана. В чём же успех сериала? Смотрим.

Коломбо удерживает прежде всего атмосферой как нельзя лучше подходящей для тихого домашнего вечера. Ни мобильных устройств, ни компьютеров наблюдение за расследованием лейтенанта переносит в ушедшую в прошлое эпоху, где можно увидеть дисковые телефонные аппараты, старомодные платья(только на женщинах) и автомобили без электроники это ретро-мир, наблюдение за которым захватывает и сейчас. Сериал снят в полном смысле слова в приглушенных тонах, он малодинамичный, без сцен с жестокостью и насилием, без чересчур откровенных эпизодов.

Старые добрые времена телефонов без интернетов, но с дисками.

Главная, лежащая на поверхности идея сериала то, что он перевернутый, то есть зритель узнает о том, кто и как совершил убийство, не в конце эпизода, а в самом его начале. Основной интригой становится само расследование, которое ведет некий Коломбо из полиции Лос-Анджелеса, довольно заурядный на первый взгляд следователь, не отличающийся ни харизмой, ни отвагой, ни даже каким-то ярким чувством юмора. Да и сам сюжет разворачивается неторопливо, без драматизма, сцен насилия помимо самого совершившегося в начале преступления. Зритель наблюдает интеллектуальный поединок между свалившейся из ниоткуда настырной ищейкой и, уже как будто родным нам, преступником.

Беседа о совершенном преступлении даже не напоминает допрос тем более, что лейтенант Коломбо постоянно отвлекается на посторонние, казалось бы, темы, рассказывая между делом о себе и о своей семье, поддерживая имидж болтуна-простака, что часто вынуждает преступника к излишней откровенности. Как правило, злодей-убийца представитель высшего общества, богатый, успешный и знаменитый, и на детектива в дешевом костюме и мятом плаще он смотрит свысока, пренебрежительно. Потому обнаружение истины и становится для преступника неожиданностью лейтенант оказывается не таким тугодумом, каким казался на протяжении эпизода, и становится победителем в схватке, хотя по сути просто выполняет свою работу.

Звание лейтенанта в мериканской полиции предполагает довольно высокий профессиональный уровень сыщика и не случайно Коломбо выезжает на расследование громких дел в высшем обществе. А маска недотепы служит хорошим подспорьем для того, чтобы расположить к себе собеседника-подозреваемого, как и вежливость, обходительность, готовность согласиться с предложенной версией происходящего. Коломбо много спрашивает, и на первый взгляд легко принимает ответы, успокаивая бдительность преступника, который начинает смотреть на лейтенанта свысока а значит, недооценивать.

Недотёпа в мятом плаще на самом деле очень наблюдательный и упорный, блестящий знаток человеческой психологии.

Благодаря сериалу появился метод Коломбо, предполагающий постоянные уточнения, дополнительные вопросы его используют в реальной жизни и криминалисты, и психологи, и специалисты в разных областях бизнеса.

Да и сам сыщик добивается блестящих результатов, постепенно заманивая преступника в ловушку и разоблачая его.

В отличии от известных сыщиков, мы не знакомы с Коломбо. Он "мимопроходил". Появляется из ниоткуда, выполняет свою работу и исчезает в никуда.

Что же мы знаем о нём из этих редких встреч?

Лейтенант Коломбо курит сигары самые дешевые, ездит на стареньком и вечно ломающемся кабриолете Пежо, постоянно упоминает в разговоре свою жену которую зритель не увидит ни разу. Детектив часто насвистывает во время расследований мелодию детской песенки Этот старик, которая считается неофициальным саундтреком к сериалу. А его фирменное да, есть еще кое-что - постоянные возвращения с дополнительным вопросом вообще едва ли не самая главная черта сыщика, за которую его крепко недолюбливают подозреваемые в преступлении. В некоторых сериях Коломбо сопровождает его пес, ленивый и малоподвижный, прекрасно вписывающийся в атмосферу неторопливого расследования.

Прослужив 40 лет в полиции, лейтенант Коломбо так и остался лейтенантом. Это и немудрено, ведь если и можно кого признать человеком на своем месте, то именно Коломбо, с его дотошностью, вниманием к мелочам, умением разговорить всех причастных к расследованию.

Да и самому лейтенанту, как признавался он очередному подозреваемому, очень нравилась его работа, как нравились и люди, с которыми она его сталкивала.

Что ж, проведённый отпуск с Коломбо понравился и мне. За просмотром буквально отдыхаешь. Прекрасный образец старого доброго сериала.

В рамочку и на стеночку.

#comment_273367977

https://t.me/memezya/3888

Последний раз этот топор видел солнечный свет в июле 1941 года, когда горел в пожарище оставленной местыми жителями деревни.

Шли годы, закончилась война, снова отстраивались окрестные сёла и хутора, но в эту деревню люди больше не вернулись.

50-е, 60-е, застойные 70-е, перестройка, развал страны в 90-е, а топор тихонько ржавел, всё глубже уходя в грунт, под слоем нарастающей дерновины.
Изредка через урочище проходят кабаны, целым стадом перепывахивая бывшую деревню в поисках "вершков и корешков", попутно выворачивая из земли артефакты ушедшей эпохи. Так этот топор снова оказался на поверхности, а потом его подобрал я. Он был очищен от корки ржавчины, немного переделан по форме и закалён в масле.

Сейчас, после почти 82 лет ожидания, это снова полностью рабочий инструмент, готовый выполнять возложенную на него работу.

p.s. рукоять - комель берёзы, пропитка льняным маслом.

Дочь с 1-го по 9-й класс училась в ГИМНАЗИИ. Элита там все!
Всё строго, охрана на входе, пиджак цвета школы в клеточку и синяя юбка. Штаны нельзя. Джинсы? Вы с ума сошли?
Скидывались, лять, на всё. Много.

Она у меня художница, художественную школу с красным дипломом закончила. Первый год платно, потом на бюджет взяли, как талантливую... Но геометрия и алгебра в школе на 3...
Одна подружка была. И та иногда.
Короче, перевели в 10 класс в обычную школу. Тоже рядом с домом.
Расцвела.
Другого слова не найду. Сдружилась она с парнем из класса.Он с мамой на собеседовании перед нами был. Тоже с другой школы.
За одной партой теперь сидят. Поделили с ним уроки, что бы носить учебники напополам. Ибо тяжело полный портфель таскать. Он на чётные уроки носит учебники, она на не чётные. Учителя не против. Классная у них физрук. Отличная тётка, я общался с ней на собрании. Ну и с другими ребятами сдружилась. Как сказала : Надо же, это так просто!
На днях, перед праздниками, дочь пекла блины. 60 штук. На весь класс. Чел из класса принёс литровую банку варенья. Малинового. Они на перемене хомячили всем классом. По итогу, парни из класса подарили доче корону : блин мастер))) из картона...

У неё абсолютно поменялось отношение к школе.
Корче, ребёнок счастливый в школу топает, где у неё списывают домашку. И она домашку теперь делает качественно, ибо не только для себя)
Алгебра и геометрия перешли в твёрдую 4.
Она счастлива. У неё 7, прям точно друзей. И, причём, не номинальные. Когда она болела, они носили ей варенье, зачем то суп и принесли пуделя Рому, что бы она его погладила))) От этого, типа быстрее выздоровеешь))) никогда до этого не было в доме у нас столько детей)

Короче, дочь счастлива, а всего лишь нужно было поменять школу...

Воспоминание разблокировано.
Когда я училась в школе в средних классах, мама работала главным бухгалтером и имела довольно большую зарплату, насколько я могу судить, а папа уже несколько лет как не работал, даже не знаю, почему. И случился у мамы инсульт, парализовало половину тела. Стало понятно, что мама больше никогда в жизни не будет работать. И пока мама лежала в больнице, папа недолго думая собрал чемодан и свинтил в закат, не оставив даже денег мне на еду, и сказал, что не собирается работать на нас двоих.
Возможно, где-то дома деньги были, но я понятия не имела, где. А кушать очень хотелось. После уроков я постоянно пыталась напроситься в гости к одноклассницам, чтобы что-нибудь перекусить, но это получалось не всегда. И я знала, что маму в таком состоянии ни в коем случае нельзя волновать, и я приезжала к ней через день, и делала вид, что все хорошо. И я попрошайничала на остановках. Я понимаю, как это выглядело - подросток в довольно дорогих вещах попрошайничает - явно или бизнес такой, или на наркоту. А я ещё очень стеснительная была, но кушать всё-таки хотелось, и я шла на остановку. Попрошайничала, пока не наскребу денег маме на гостинец и себе на что-нибудь поесть. И огромное спасибо всем тем людям, которые всё-таки давали мне немного денег, я не знаю, как бы я выжила без этой помощи.
И я помню, что купила маме два апельсина, больше ни копейки денег, и я еду в троллейбусе, везу маме эти апельсины. И тут контролёры. А у меня о талонах на проезд даже речи нет. Подходит ко мне контролёр, а я не знаю, что делать. Я до маминой болезни никогда не ездила зайцем. Я на нее смотрю и просто начинаю плакать. Женщина начала утешать, говорит, что ничего страшного, не оштрафует, но мне нужно выйти на следующей остановке. А я ещё больше реву, я тогда к маме не успею. Ну и я выпалила незнакомой женщине свою историю, о том, как мама заболела, как папа ушёл, как я попрошайничала на эти апельсины... И я помню, как эта женщина гладит меня по голове и говорит "как же тяжело тебе, милая". И она дала мне талончик, чтобы назад я не зайцем ехала, и еще каких-то денег немного.
Очень яркое воспоминание, мне тогда так нужно было, чтобы меня просто погладили по голове...

#comment_265970010

#comment_265955051

#comment_265876235

Когда в 1530 году в Женеву нагрянула бубонная чума, там уже все было готово. Открыли даже целый госпиталь для зачумленных. С врачами, фельдшерами и сиделками. Купцы скинулись, магистрат субсидии каждый месяц выдавал. Пациенты постоянно баблишко подкидывали, а если кто из них одиноким помирал, то все имущество больничке переходило. Но потом случилась беда. Чума пошла на спад. А субсидии с платой за содержание зависели от количества пациентов. Для сотрудников женевского госпиталя образца 1530 года не стояло вопроса добра и зла. Если чума дает бабло, значит чума - это добро. И тогда начали врачи это самое добро причинять.

Сперва они просто травили пациентов, чтобы повысить статистику по смертности, но быстро поняли, что статистика должна быть не просто по смертности, а по смертности от чумы. Тогда они стали вырезать нарывы с тел покойников, сушить, толочь в ступе и подавать другим пациентам в качестве лекарства. Потом они стали этот порошок сыпать на вещи, носовые платки и подвязки. Но чума как-то все равно продолжала утихать. Видимо, плохо работали сушеные бубоны.

Доктора вышли за пределы госпиталя и стали по ночам обрабатывать бубонным порошком ручки дверей, выбирая те дома, где можно было потом поживиться. Как писал очевидец сих событий, "это оставалось скрытым некоторое время, но дьявол более радеет об увеличении числа грехов, нежели о сокрытии их".

Короче, один из эскулапов обнаглел и обленился до такой степени, что решил не бродить ночами по всему городу, а просто бросить сверток с порошком в толпу, днем. Вонь встала до небес, и одна из баб, по счастливой случайности вышедшая недавно из этого госпиталя, узнала, чем пахнет.

Сотрудника повязали и отдали в добрые руки соответствующих мастеров. А уж те постарались добыть из него побольше информации.

В общем, казнь продолжалась несколько дней. Изобретательных гиппократов привязали к столбам на телегах и возили по всему городу. На каждом перекрестке палачи раскаленными щипцами вырывали у них куски мяса. Потом привезли на площадь, отрубили головы и четвертовали, а части разнесли по всем районам Женевы в назидание. Исключение сделали лишь для сына надзирателя госпиталя, который не участвовал в процессе, но сболтнул, что знает, как составлять микстуры и как готовить порошок, не опасаясь заражения. Ему просто отрубили голову, "дабы помешать распространению зла".

@ Франсуа Бонивар "Хроники Женевы", второй том, страницы с 395 по 402.

Дочь с 1-го по 9-й класс училась в ГИМНАЗИИ. Элита там все!
Всё строго, охрана на входе, пиджак цвета школы в клеточку и синяя юбка. Штаны нельзя. Джинсы? Вы с ума сошли?
Скидывались, лять, на всё. Много.

Она у меня художница, художественную школу с красным дипломом закончила. Первый год платно, потом на бюджет взяли, как талантливую... Но геометрия и алгебра в школе на 3...
Одна подружка была. И та иногда.
Короче, перевели в 10 класс в обычную школу. Тоже рядом с домом.
Расцвела.
Другого слова не найду. Сдружилась она с парнем из класса.Он с мамой на собеседовании перед нами был. Тоже с другой школы.
За одной партой теперь сидят. Поделили с ним уроки, что бы носить учебники напополам. Ибо тяжело полный портфель таскать. Он на чётные уроки носит учебники, она на не чётные. Учителя не против. Классная у них физрук. Отличная тётка, я общался с ней на собрании. Ну и с другими ребятами сдружилась. Как сказала : Надо же, это так просто!
На днях, перед праздниками, дочь пекла блины. 60 штук. На весь класс. Чел из класса принёс литровую банку варенья. Малинового. Они на перемене хомячили всем классом. По итогу, парни из класса подарили доче корону : блин мастер))) из картона...

У неё абсолютно поменялось отношение к школе.
Корче, ребёнок счастливый в школу топает, где у неё списывают домашку. И она домашку теперь делает качественно, ибо не только для себя)
Алгебра и геометрия перешли в твёрдую 4.
Она счастлива. У неё 7, прям точно друзей. И, причём, не номинальные. Когда она болела, они носили ей варенье, зачем то суп и принесли пуделя Рому, что бы она его погладила))) От этого, типа быстрее выздоровеешь))) никогда до этого не было в доме у нас столько детей)

Короче, дочь счастлива, а всего лишь нужно было поменять школу...

Воспоминание разблокировано.
Когда я училась в школе в средних классах, мама работала главным бухгалтером и имела довольно большую зарплату, насколько я могу судить, а папа уже несколько лет как не работал, даже не знаю, почему. И случился у мамы инсульт, парализовало половину тела. Стало понятно, что мама больше никогда в жизни не будет работать. И пока мама лежала в больнице, папа недолго думая собрал чемодан и свинтил в закат, не оставив даже денег мне на еду, и сказал, что не собирается работать на нас двоих.
Возможно, где-то дома деньги были, но я понятия не имела, где. А кушать очень хотелось. После уроков я постоянно пыталась напроситься в гости к одноклассницам, чтобы что-нибудь перекусить, но это получалось не всегда. И я знала, что маму в таком состоянии ни в коем случае нельзя волновать, и я приезжала к ней через день, и делала вид, что все хорошо. И я попрошайничала на остановках. Я понимаю, как это выглядело - подросток в довольно дорогих вещах попрошайничает - явно или бизнес такой, или на наркоту. А я ещё очень стеснительная была, но кушать всё-таки хотелось, и я шла на остановку. Попрошайничала, пока не наскребу денег маме на гостинец и себе на что-нибудь поесть. И огромное спасибо всем тем людям, которые всё-таки давали мне немного денег, я не знаю, как бы я выжила без этой помощи.
И я помню, что купила маме два апельсина, больше ни копейки денег, и я еду в троллейбусе, везу маме эти апельсины. И тут контролёры. А у меня о талонах на проезд даже речи нет. Подходит ко мне контролёр, а я не знаю, что делать. Я до маминой болезни никогда не ездила зайцем. Я на нее смотрю и просто начинаю плакать. Женщина начала утешать, говорит, что ничего страшного, не оштрафует, но мне нужно выйти на следующей остановке. А я ещё больше реву, я тогда к маме не успею. Ну и я выпалила незнакомой женщине свою историю, о том, как мама заболела, как папа ушёл, как я попрошайничала на эти апельсины... И я помню, как эта женщина гладит меня по голове и говорит "как же тяжело тебе, милая". И она дала мне талончик, чтобы назад я не зайцем ехала, и еще каких-то денег немного.
Очень яркое воспоминание, мне тогда так нужно было, чтобы меня просто погладили по голове...

#comment_265970010

#comment_265955051

#comment_265876235

Это скорее не поступок, как таковой, а воспоминание.

Я с шестнадцати лет на самообеспечении. Мама иногда умудрялась передавать сумки с овощами и мясом из деревни, и, периодически, по двести рублей (начало двухтысячных).
Училась в педагогическом, жила в общежитии, и, когда узнала, что можно попасть во Всероссийский Детский Центр Орленок вожатой через конкурс (читай: на море на халявууу), загорелась этой идеей не на шутку.

На море я до этого никогда не была, и в моей жизненной парадигме такой мечты даже не было, поэтому, сами понимаете, поймала удачу за хвост.

Опущу весь период подготовки, конкурс и борьбу за место. Прошла. Попала.

В начале мая отъезд на поезде в плацкарте. Сдала рублей 350 на билет и пришла на вокзал с вещами, дошираком (это я пишу для молодежи, на самом деле там было три пакета лапши МОРЕ по 1,80 и три кофе 3в1) и двумя морковками. Сырыми. Чищеными. Все, что было, то и взяла. В кошельке рублей 150. Уезжали с мая по сентябрь.
Каким-то чудом (я совсем не ожидала), мой парень в последний момент сунул мне 500 рублей в руку, я удивилась, конечно, и потом спаслась только благодаря этим деньгам.

Как вам объяснить, я не видела в этом проблемы. Вокруг меня всегда были (сирые и убогие) свободные и неимущие. Когда я через часик со второй полки глянула вниз и увидела, как городские ребята достают из сумок курочку-гриль, картошку, колбаску и прочее, я обалдела. Это было после третьего курса(2004), и курицу гриль я к тому времени пробовала один раз на какой-то пьянке мимоходом.
Я была в шоке от того, что люди могут этим питаться не на двадцать человек под закусь, а вполне себе до отвала.ооо.

Конечно, ребята меня подкармливали и двое суток я проехала прекрасно. Впереди было лучшее лето моей молодости и вот уже ближе к сентябрю я услышала уже от детей легенду о том, как какая-то вожатая приехала в Орленок всего с двумя морковками)))

Дочь с 1-го по 9-й класс училась в ГИМНАЗИИ. Элита там все!
Всё строго, охрана на входе, пиджак цвета школы в клеточку и синяя юбка. Штаны нельзя. Джинсы? Вы с ума сошли?
Скидывались, лять, на всё. Много.

Она у меня художница, художественную школу с красным дипломом закончила. Первый год платно, потом на бюджет взяли, как талантливую... Но геометрия и алгебра в школе на 3...
Одна подружка была. И та иногда.
Короче, перевели в 10 класс в обычную школу. Тоже рядом с домом.
Расцвела.
Другого слова не найду. Сдружилась она с парнем из класса.Он с мамой на собеседовании перед нами был. Тоже с другой школы.
За одной партой теперь сидят. Поделили с ним уроки, что бы носить учебники напополам. Ибо тяжело полный портфель таскать. Он на чётные уроки носит учебники, она на не чётные. Учителя не против. Классная у них физрук. Отличная тётка, я общался с ней на собрании. Ну и с другими ребятами сдружилась. Как сказала : Надо же, это так просто!
На днях, перед праздниками, дочь пекла блины. 60 штук. На весь класс. Чел из класса принёс литровую банку варенья. Малинового. Они на перемене хомячили всем классом. По итогу, парни из класса подарили доче корону : блин мастер))) из картона...

У неё абсолютно поменялось отношение к школе.
Корче, ребёнок счастливый в школу топает, где у неё списывают домашку. И она домашку теперь делает качественно, ибо не только для себя)
Алгебра и геометрия перешли в твёрдую 4.
Она счастлива. У неё 7, прям точно друзей. И, причём, не номинальные. Когда она болела, они носили ей варенье, зачем то суп и принесли пуделя Рому, что бы она его погладила))) От этого, типа быстрее выздоровеешь))) никогда до этого не было в доме у нас столько детей)

Короче, дочь счастлива, а всего лишь нужно было поменять школу...

Воспоминание разблокировано.
Когда я училась в школе в средних классах, мама работала главным бухгалтером и имела довольно большую зарплату, насколько я могу судить, а папа уже несколько лет как не работал, даже не знаю, почему. И случился у мамы инсульт, парализовало половину тела. Стало понятно, что мама больше никогда в жизни не будет работать. И пока мама лежала в больнице, папа недолго думая собрал чемодан и свинтил в закат, не оставив даже денег мне на еду, и сказал, что не собирается работать на нас двоих.
Возможно, где-то дома деньги были, но я понятия не имела, где. А кушать очень хотелось. После уроков я постоянно пыталась напроситься в гости к одноклассницам, чтобы что-нибудь перекусить, но это получалось не всегда. И я знала, что маму в таком состоянии ни в коем случае нельзя волновать, и я приезжала к ней через день, и делала вид, что все хорошо. И я попрошайничала на остановках. Я понимаю, как это выглядело - подросток в довольно дорогих вещах попрошайничает - явно или бизнес такой, или на наркоту. А я ещё очень стеснительная была, но кушать всё-таки хотелось, и я шла на остановку. Попрошайничала, пока не наскребу денег маме на гостинец и себе на что-нибудь поесть. И огромное спасибо всем тем людям, которые всё-таки давали мне немного денег, я не знаю, как бы я выжила без этой помощи.
И я помню, что купила маме два апельсина, больше ни копейки денег, и я еду в троллейбусе, везу маме эти апельсины. И тут контролёры. А у меня о талонах на проезд даже речи нет. Подходит ко мне контролёр, а я не знаю, что делать. Я до маминой болезни никогда не ездила зайцем. Я на нее смотрю и просто начинаю плакать. Женщина начала утешать, говорит, что ничего страшного, не оштрафует, но мне нужно выйти на следующей остановке. А я ещё больше реву, я тогда к маме не успею. Ну и я выпалила незнакомой женщине свою историю, о том, как мама заболела, как папа ушёл, как я попрошайничала на эти апельсины... И я помню, как эта женщина гладит меня по голове и говорит "как же тяжело тебе, милая". И она дала мне талончик, чтобы назад я не зайцем ехала, и еще каких-то денег немного.
Очень яркое воспоминание, мне тогда так нужно было, чтобы меня просто погладили по голове...

#comment_265970010

#comment_265955051

#comment_265876235

Это скорее не поступок, как таковой, а воспоминание.

Я с шестнадцати лет на самообеспечении. Мама иногда умудрялась передавать сумки с овощами и мясом из деревни, и, периодически, по двести рублей (начало двухтысячных).
Училась в педагогическом, жила в общежитии, и, когда узнала, что можно попасть во Всероссийский Детский Центр Орленок вожатой через конкурс (читай: на море на халявууу), загорелась этой идеей не на шутку.

На море я до этого никогда не была, и в моей жизненной парадигме такой мечты даже не было, поэтому, сами понимаете, поймала удачу за хвост.

Опущу весь период подготовки, конкурс и борьбу за место. Прошла. Попала.

В начале мая отъезд на поезде в плацкарте. Сдала рублей 350 на билет и пришла на вокзал с вещами, дошираком (это я пишу для молодежи, на самом деле там было три пакета лапши МОРЕ по 1,80 и три кофе 3в1) и двумя морковками. Сырыми. Чищеными. Все, что было, то и взяла. В кошельке рублей 150. Уезжали с мая по сентябрь.
Каким-то чудом (я совсем не ожидала), мой парень в последний момент сунул мне 500 рублей в руку, я удивилась, конечно, и потом спаслась только благодаря этим деньгам.

Как вам объяснить, я не видела в этом проблемы. Вокруг меня всегда были (сирые и убогие) свободные и неимущие. Когда я через часик со второй полки глянула вниз и увидела, как городские ребята достают из сумок курочку-гриль, картошку, колбаску и прочее, я обалдела. Это было после третьего курса(2004), и курицу гриль я к тому времени пробовала один раз на какой-то пьянке мимоходом.
Я была в шоке от того, что люди могут этим питаться не на двадцать человек под закусь, а вполне себе до отвала.ооо.

Конечно, ребята меня подкармливали и двое суток я проехала прекрасно. Впереди было лучшее лето моей молодости и вот уже ближе к сентябрю я услышала уже от детей легенду о том, как какая-то вожатая приехала в Орленок всего с двумя морковками)))

Дочь с 1-го по 9-й класс училась в ГИМНАЗИИ. Элита там все!
Всё строго, охрана на входе, пиджак цвета школы в клеточку и синяя юбка. Штаны нельзя. Джинсы? Вы с ума сошли?
Скидывались, лять, на всё. Много.

Она у меня художница, художественную школу с красным дипломом закончила. Первый год платно, потом на бюджет взяли, как талантливую... Но геометрия и алгебра в школе на 3...
Одна подружка была. И та иногда.
Короче, перевели в 10 класс в обычную школу. Тоже рядом с домом.
Расцвела.
Другого слова не найду. Сдружилась она с парнем из класса.Он с мамой на собеседовании перед нами был. Тоже с другой школы.
За одной партой теперь сидят. Поделили с ним уроки, что бы носить учебники напополам. Ибо тяжело полный портфель таскать. Он на чётные уроки носит учебники, она на не чётные. Учителя не против. Классная у них физрук. Отличная тётка, я общался с ней на собрании. Ну и с другими ребятами сдружилась. Как сказала : Надо же, это так просто!
На днях, перед праздниками, дочь пекла блины. 60 штук. На весь класс. Чел из класса принёс литровую банку варенья. Малинового. Они на перемене хомячили всем классом. По итогу, парни из класса подарили доче корону : блин мастер))) из картона...

У неё абсолютно поменялось отношение к школе.
Корче, ребёнок счастливый в школу топает, где у неё списывают домашку. И она домашку теперь делает качественно, ибо не только для себя)
Алгебра и геометрия перешли в твёрдую 4.
Она счастлива. У неё 7, прям точно друзей. И, причём, не номинальные. Когда она болела, они носили ей варенье, зачем то суп и принесли пуделя Рому, что бы она его погладила))) От этого, типа быстрее выздоровеешь))) никогда до этого не было в доме у нас столько детей)

Короче, дочь счастлива, а всего лишь нужно было поменять школу...

Воспоминание разблокировано.
Когда я училась в школе в средних классах, мама работала главным бухгалтером и имела довольно большую зарплату, насколько я могу судить, а папа уже несколько лет как не работал, даже не знаю, почему. И случился у мамы инсульт, парализовало половину тела. Стало понятно, что мама больше никогда в жизни не будет работать. И пока мама лежала в больнице, папа недолго думая собрал чемодан и свинтил в закат, не оставив даже денег мне на еду, и сказал, что не собирается работать на нас двоих.
Возможно, где-то дома деньги были, но я понятия не имела, где. А кушать очень хотелось. После уроков я постоянно пыталась напроситься в гости к одноклассницам, чтобы что-нибудь перекусить, но это получалось не всегда. И я знала, что маму в таком состоянии ни в коем случае нельзя волновать, и я приезжала к ней через день, и делала вид, что все хорошо. И я попрошайничала на остановках. Я понимаю, как это выглядело - подросток в довольно дорогих вещах попрошайничает - явно или бизнес такой, или на наркоту. А я ещё очень стеснительная была, но кушать всё-таки хотелось, и я шла на остановку. Попрошайничала, пока не наскребу денег маме на гостинец и себе на что-нибудь поесть. И огромное спасибо всем тем людям, которые всё-таки давали мне немного денег, я не знаю, как бы я выжила без этой помощи.
И я помню, что купила маме два апельсина, больше ни копейки денег, и я еду в троллейбусе, везу маме эти апельсины. И тут контролёры. А у меня о талонах на проезд даже речи нет. Подходит ко мне контролёр, а я не знаю, что делать. Я до маминой болезни никогда не ездила зайцем. Я на нее смотрю и просто начинаю плакать. Женщина начала утешать, говорит, что ничего страшного, не оштрафует, но мне нужно выйти на следующей остановке. А я ещё больше реву, я тогда к маме не успею. Ну и я выпалила незнакомой женщине свою историю, о том, как мама заболела, как папа ушёл, как я попрошайничала на эти апельсины... И я помню, как эта женщина гладит меня по голове и говорит "как же тяжело тебе, милая". И она дала мне талончик, чтобы назад я не зайцем ехала, и еще каких-то денег немного.
Очень яркое воспоминание, мне тогда так нужно было, чтобы меня просто погладили по голове...

#comment_265970010

#comment_265955051

#comment_265876235

Это скорее не поступок, как таковой, а воспоминание.

Я с шестнадцати лет на самообеспечении. Мама иногда умудрялась передавать сумки с овощами и мясом из деревни, и, периодически, по двести рублей (начало двухтысячных).
Училась в педагогическом, жила в общежитии, и, когда узнала, что можно попасть во Всероссийский Детский Центр Орленок вожатой через конкурс (читай: на море на халявууу), загорелась этой идеей не на шутку.

На море я до этого никогда не была, и в моей жизненной парадигме такой мечты даже не было, поэтому, сами понимаете, поймала удачу за хвост.

Опущу весь период подготовки, конкурс и борьбу за место. Прошла. Попала.

В начале мая отъезд на поезде в плацкарте. Сдала рублей 350 на билет и пришла на вокзал с вещами, дошираком (это я пишу для молодежи, на самом деле там было три пакета лапши МОРЕ по 1,80 и три кофе 3в1) и двумя морковками. Сырыми. Чищеными. Все, что было, то и взяла. В кошельке рублей 150. Уезжали с мая по сентябрь.
Каким-то чудом (я совсем не ожидала), мой парень в последний момент сунул мне 500 рублей в руку, я удивилась, конечно, и потом спаслась только благодаря этим деньгам.

Как вам объяснить, я не видела в этом проблемы. Вокруг меня всегда были (сирые и убогие) свободные и неимущие. Когда я через часик со второй полки глянула вниз и увидела, как городские ребята достают из сумок курочку-гриль, картошку, колбаску и прочее, я обалдела. Это было после третьего курса(2004), и курицу гриль я к тому времени пробовала один раз на какой-то пьянке мимоходом.
Я была в шоке от того, что люди могут этим питаться не на двадцать человек под закусь, а вполне себе до отвала.ооо.

Конечно, ребята меня подкармливали и двое суток я проехала прекрасно. Впереди было лучшее лето моей молодости и вот уже ближе к сентябрю я услышала уже от детей легенду о том, как какая-то вожатая приехала в Орленок всего с двумя морковками)))

Дочь с 1-го по 9-й класс училась в ГИМНАЗИИ. Элита там все!
Всё строго, охрана на входе, пиджак цвета школы в клеточку и синяя юбка. Штаны нельзя. Джинсы? Вы с ума сошли?
Скидывались, лять, на всё. Много.

Она у меня художница, художественную школу с красным дипломом закончила. Первый год платно, потом на бюджет взяли, как талантливую... Но геометрия и алгебра в школе на 3...
Одна подружка была. И та иногда.
Короче, перевели в 10 класс в обычную школу. Тоже рядом с домом.
Расцвела.
Другого слова не найду. Сдружилась она с парнем из класса.Он с мамой на собеседовании перед нами был. Тоже с другой школы.
За одной партой теперь сидят. Поделили с ним уроки, что бы носить учебники напополам. Ибо тяжело полный портфель таскать. Он на чётные уроки носит учебники, она на не чётные. Учителя не против. Классная у них физрук. Отличная тётка, я общался с ней на собрании. Ну и с другими ребятами сдружилась. Как сказала : Надо же, это так просто!
На днях, перед праздниками, дочь пекла блины. 60 штук. На весь класс. Чел из класса принёс литровую банку варенья. Малинового. Они на перемене хомячили всем классом. По итогу, парни из класса подарили доче корону : блин мастер))) из картона...

У неё абсолютно поменялось отношение к школе.
Корче, ребёнок счастливый в школу топает, где у неё списывают домашку. И она домашку теперь делает качественно, ибо не только для себя)
Алгебра и геометрия перешли в твёрдую 4.
Она счастлива. У неё 7, прям точно друзей. И, причём, не номинальные. Когда она болела, они носили ей варенье, зачем то суп и принесли пуделя Рому, что бы она его погладила))) От этого, типа быстрее выздоровеешь))) никогда до этого не было в доме у нас столько детей)

Короче, дочь счастлива, а всего лишь нужно было поменять школу...

Воспоминание разблокировано.
Когда я училась в школе в средних классах, мама работала главным бухгалтером и имела довольно большую зарплату, насколько я могу судить, а папа уже несколько лет как не работал, даже не знаю, почему. И случился у мамы инсульт, парализовало половину тела. Стало понятно, что мама больше никогда в жизни не будет работать. И пока мама лежала в больнице, папа недолго думая собрал чемодан и свинтил в закат, не оставив даже денег мне на еду, и сказал, что не собирается работать на нас двоих.
Возможно, где-то дома деньги были, но я понятия не имела, где. А кушать очень хотелось. После уроков я постоянно пыталась напроситься в гости к одноклассницам, чтобы что-нибудь перекусить, но это получалось не всегда. И я знала, что маму в таком состоянии ни в коем случае нельзя волновать, и я приезжала к ней через день, и делала вид, что все хорошо. И я попрошайничала на остановках. Я понимаю, как это выглядело - подросток в довольно дорогих вещах попрошайничает - явно или бизнес такой, или на наркоту. А я ещё очень стеснительная была, но кушать всё-таки хотелось, и я шла на остановку. Попрошайничала, пока не наскребу денег маме на гостинец и себе на что-нибудь поесть. И огромное спасибо всем тем людям, которые всё-таки давали мне немного денег, я не знаю, как бы я выжила без этой помощи.
И я помню, что купила маме два апельсина, больше ни копейки денег, и я еду в троллейбусе, везу маме эти апельсины. И тут контролёры. А у меня о талонах на проезд даже речи нет. Подходит ко мне контролёр, а я не знаю, что делать. Я до маминой болезни никогда не ездила зайцем. Я на нее смотрю и просто начинаю плакать. Женщина начала утешать, говорит, что ничего страшного, не оштрафует, но мне нужно выйти на следующей остановке. А я ещё больше реву, я тогда к маме не успею. Ну и я выпалила незнакомой женщине свою историю, о том, как мама заболела, как папа ушёл, как я попрошайничала на эти апельсины... И я помню, как эта женщина гладит меня по голове и говорит "как же тяжело тебе, милая". И она дала мне талончик, чтобы назад я не зайцем ехала, и еще каких-то денег немного.
Очень яркое воспоминание, мне тогда так нужно было, чтобы меня просто погладили по голове...

#comment_265970010

#comment_265955051

#comment_265876235

Впервые я дрался из-за женщины в семь лет. Она была второй женой деда. Высокая, с гвардейской выправкой и полуседыми усиками над губой.Носила прямые яркие платья с коротким рукавом, плотно облегающим завидный бицепс. Голос имела зычный. Он раскатывался по двору как гром:"Бор-р-рык! Кушать!". Это если я гулял один. А если с дедом, тогда: "Охламоны! Хавать!"

И, когда она в очередной раз вышла на балкон позвать меня, я услышал как Толька Коршунов выкрикнул: "Гвардеец кардинала на посту!" И я вцепился в него, хотя Тольке было целых одиннадцать лет и он даже уже был влюблен в Таньку, о чем поведал всему двору вырезанным на тополе объявлением "Я люблю тебя".Имя вырезать не стал, проявив не детскую мудрость.

Толька валялся в пыли, совершенно не сопротивляясь, а только удивленно таращась на меня. Я пытался молотить его, приговаривая: "Гад, гад!" Под очередное "гад" меня подняла в воздух неведомая сила. Мелькнул яркий рукав, бицепс, усы и я оказался за обеденным столом с моей "не моей" бабой Феней.
Мама назвала ее официально Феодосия Николаевна и всегда повторяла: "Она не твоя бабушка".Моя бабушка была первая жена деда, баба Женя. Она жила в одном городе с нами, в центре России, а дед с Феней жили у моря.

Оно море и стало причиной нашего знакомства. Я был худющим болезненным ребенком, и педиатр убедила мать, что море положительно скажется на моем здоровье. "Но обязательно не меньше месяца," повторяла она. Когда мне было почти четыре года, меня повезли знакомить с дедом, морем и Феней. Феодосией Николаевной. Как бы не хотели мама с "моей" бабушкой изъять ее из этого уравнения. В первый раз мама была со мной две недели, натянуто общаясь с дедом и Феней. Убедившись, что старики вполне способны управиться с ее чахлым "цветком" жизни, она начала часто уходить в гости к подругам детства и задерживаться там допоздна.

Я не хотел спать без нее. Ходил по квартире, поднывая. Дед уговаривал спать, а Феня сгребалав охапку, и говорила: "Борык, не куксись. Пойдем встречать маму!" Мы выходили в притихший двор, она сажала меня на качели.

Качелей я боялся, мне казалось, что меня, такого легкого, подхватит ветер и унесет, но Феня мощной фигурой вставала ровно напротив качелей и и заключала подвешенное сиденье в свои уверенные руки, прежде,чем снова толкнуть. "Будешь наверху смотри маму," напутствовала она и легонько толкала качель. "Не виднооо," ныл я, а она отвечала: "Значит, надо повыше. Не боишься?" Я мотал головой в разные стороны, и она толкала сильней. И в один день, взлетая до ветки тополя, я понял, что хочу, чтоб мама не торопилась.

И мама, наверное, поняла. Она уехала, оставив меня с дедом и Феней на лето. Мы посадили ее на поезд,помахали в окошко и пошли домой обедать. А вечером мне почему-то захотелось плакать. Я помню ощущение полной опустошенности, и помню, как оно появилось. Оно появилось, когда я думал, что сегодня вечером не надо встречать маму и мы с Феней не пойдем качаться. Но после ужина она объявила:"Борык, не куксись, пойдем смотреть, как мама едет на паровозе."

Мы ходили качаться каждый вечер. Дед поначалу говорил, что поздно, и "ребенку нужен режим", но Феня обрывала его на полуслове: "Не гунди, охламон, рыбенку много чего нужно."
Охламон улыбался внутрь себя и капитулировал. Мы с Феней выходили, когда последние бабульки снимались с лавочек у подъезда, а возвращались к полуночи, покусанные комарами и абсолютно счастливые.
Качели были моим личным раем. Качели которые качала Феня. Она раскачивала меня, а потом притормаживала и влепляла поцелуй в неожиданное место. Когда качели начинали останавливаться, а я просить: "Еще, еще!", Феня принималась щекотать меня. Я вертелся волчком, заливался на весь тихий гулкий двор, но не слезал с сиденья.

Здоровье мое, несмотря на отсутствие режима, улучшилось. Встретив меня, загоревшего и слегка отъевшегося, на вокзале, бабушка Женя поджала губки. Стройность была одной из основных ее добродетелей, и она весьма боялась жирного и сдобного греха.
Очень скоро после приезда домой я спросил, когда снова поеду к деду и Фене.
Лен, ты слышала? крикнула бабушка моей маме, и не дождавшись ответа повторила:
Ты это слышала?
Мам, не начинай снова, это ребенок, мама подошла ко мне и внезапно погладила по голове. Она редко так делала, мне стало так хорошо, и я снова вспомнил качели. Мне хотелось повторить свой вопрос маме, но я не стал. А в конце длинной-длинной зимы, когда я свалился с ужасной ангиной, мама сидя у моей кровати сказала: "Бобка, ну что же ты, выздоравливай!Скоро ведь поедем к деду!"

Я выздоровел и мы поехали. Мама уехала через три дня. Была середина мая. Раз в месяц Феня наряжала нас с дедом "в парадное", и мы шли в переговорный пункт: попросить маму оставить меня еще на месяц. Вышло три раза.

Дед работал сутки через трое, и в свободные дни старательно просаливал меня в море. А вечера были мои с Феней. И качелями. Взлет посадка поцелуй, взлет посадка объятия.
Борык, маму видишь?
Вижу! В окно! Она спит!
А Москву видишь?
Вижу!
Кремль красный?
Синий!
Значит, вечер!
Смех-посадка-поцелуй, тихий подъезд, мы играем в шпионов, и, чтобы не будить деда, укладываемся вместе спать на диване.

Находясь между этим хитросплетением взрослых, я совершал детские ошибки, но учился на них. Однажды я попросил бабушку Женю испечь оладушки как у Фени. "Борис, питаться жареным вредно!" выпалила она, но не преминула заметить под нос: "Своих детей сгубила, за моего взялась..."В моем сознании эта фраза повисла вопросом, но я промолчал. Летом меня снова отправили "на море": у мамы появился перспективный кавалер, и без меня было сподручней.

Вопрос, зародившийся после обмолвки "моей" бабушки терзал меня, и я не знал, как поступить. Мне было уже шесть лет,и я начал ощущать какую-то неловкость в стальных объятиях Фени. К тому же я маялся, гадая, как она сгубила своих детей.Решился однажды спросить у деда. Он вздохнул, но ответил: "Утонули они на лодке с отцом их. Она с тех пор на море и несмотрит.И забудь, что я сказал, и с ней не говори."Я и не говорил, и даже позабыл, ибо мучивший меня вопрос разрешился. А качели так и были нашими, хоть я и мог уже качаться сам. Но не мог же я сам себя целовать?

К следующему лету у деда начались проблемы со здоровьем, и вместо моря я отправлялся гулять во двор. А после драки с Толькой Коршуновым из-за Фени меня приняли в дворовое сообщество и я даже был частью "живой пирамиды", на которой стоял Толька, чтобы вырезать на тополе сердце, пронзенное стрелой, под своим "я люблю тебя". Да что там, и на море мы тоже гоняли, и строили шалаши, и даже пробовали влюбляться, и я еще не раз подрался из-за женщин. Было не до качелей.

Феня ухаживала за дедом, и в квартире поселился тонкий, но устойчивый запах лекарств. А мама вышла замуж. За Толика. За другого, конечно, но вроде он тоже намекал, что "я люблю тебя". Эту новость мне сообщила Феня и, глядя на меня, добавила: "Не куксись! Это хорошо. Вы подружитесь." Я подумал:"Никогда!", а она оказалась права.

Все эти события: дедова болезнь, замужество мамы, драка с Толькой и дворовая дружба подвели итог моего дошкольного детства. Остались лишь воспоминания: разрозненные, малосвязные, но при этом яркие до осязаемости. И в главном из них я подлетаю на качелях вверх, а потом меня целует в макушку Феня.

Больше выездов "на море" не было, потому что началась другая жизнь. Мы приехали к деду через четыре года. На похороны.Я помню, как зашел в ту самую квартиру, а посреди большой комнаты стоял гроб. Феня провела нас с мамой мимо него в спальню и уложила спать с дороги. Назавтра была суета, похороны, поминки, и во всем этом я затерялся и чувствовал себя лишним.

Я потихоньку вышел из-за поминального стола и пошел в маленькую комнату. Сел на кровать, уставился в стену. Не знаю, сколько так просидел, но зашла Феня. Она обняла меня, и внезапно я разрыдался. Феня гладила меня по голове, а затем внимательно посмотрев в глаза, сказала: "Борык, деда все равно тебя любит. Ну, не куксись..."

Мы с мамой уехали после девятого дня. Феня предлагала мне остаться. Я выжидательно посмотрел на мать, рассчитывая, что она заявит о полной невозможности оставить меня...Но она молчала... Я отрицательно мотнул головой.
Ну поезжайте, поезжайте, выберете время еще приехать... Феня была тише, чем обычно, да и понятно почему.

А потом жизнь меня закружила. Это был, наверное, не тот танец, который я хотел, но отказаться не получалось. Свадьбы, рождения, болезни, похороны, встречи, расставания... Жизненное колесо неслось все быстрей, пока не застопорилось о диагноз моего собственного сына. Лейкоз. Помню глаза жены как провалы в ад и ее же бесстрастный голос, когда она перечисляла, что нужно купить в больницу. Еще доктора помню, который сказал, что "большинство случаев разрешаются благоприятно". В интернете писали, что большинство это семьдесят процентов. И наш ребенок должен был в них попасть. Должен! И не должен в тридцать... Пусть не он...Мы стали командой по попаданию в семьдесят процентов: жена взяла на себя всё, связанное с сыном, а я должен был зарабатывать. Общение превратилось в сводки анализов. Лучше, хуже, хуже, лучше, лучше, немного хуже, немного лучше, еще немного лучше.

Мы победили. Мы попали в семьдесят. А я понял, что не чувствую ничего.
Я боялся посмотреть в глаза сыну и жене, потому что они бы это поняли. На работе подвернулась командировка, поехал. И вдруг как током дернуло: "А ведь Феня еще может быть жива! Есть шанс!"Не сама собой, конечно, эта мысль пришла, я рядом с теми местами оказался. Сделал крюк, нашел тот двор... Дверь в квартиру никто не открыл. Значит, не выпал шанс. Она бы точно дома была.

Вышел из подъезда на лавочке тип алкоголического вида сидит. Аккуратно у него поинтересовался, не знает ли он, кто в шестьдесят четвертой квартире живет.
А он как заорет:
Боб, ты? Точно ты! Ну ты же!
Друган детства оказался. В квартире пара молодая живет, дальние родственники Фени. А она сама давно уж померла. А до того как будто с ума сошла немного. Выходила вечерами гулять до ночи. На качелях раскачивалась и улыбалась. А потом соседи по запаху нашли ее.

Боб, на пиво не подкинешь? Давай за встречу, закончил он свой рассказ вполне ожидаемо.Я подкинул, а "за встречу" не стал. Он сразу побежал отовариваться, и я оглядываясь, как шпион, подошел к качелям. Всё те же. Вечная металлоконструкция. Сел боком, оттолкнулся ногой. Тополь тот же, вон на нем вырезано "Я люблю тебя" и сердце, пронзенное стрелой... Только еще что-то сверху накарябали, раньше не было. "Не куксись". "Не куксись. Я люблю тебя"...Нет, не может быть... Точно: "Не куксись".

Я уперлся лбом в ствол дерева,а потом обхватил руками. Меня трясло. Нет, меня "типало". Так говорила Феня в минуты особого волнения: "Меня типает". Внезапно с утробным рыком я набрал полную грудь воздуха и разрыдался.
Я тоже люблю тебя, Феня. Я люблю тебя, дед. Я люблю жену и сына. И маму, и отчима, и сестру. И даже когда меня не станет, эта любовь останется. Но еще рано, я еще должен сказать им всем об этом хотя бы раз.

Рваная печенька Пикабу, июнь

Джо Байден встречает королеву Великобритании и спрашивает ее:

- Ваше Высочество, как вы сформировали такое эффективное правительство? Вы не могли бы мне дать совет?

- Так, - отвечает королева, - самое важное окружить себя умными людьми.

- Но как я узнаю, что меня окружают умные люди?

- Это просто, - королева отхлебнула чаю, - есть загадка для определения ума.

Королева нажала на какую-то кнопку в столе.

- Пожалуйста, вызовите Бориса Джонсона.

Премьер-министр вошел в комнату и спросил:

- Да, Ваше высочество?

- Ответь мне, если сможешь, Борис. У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Это я, - без запинки ответил он.

- Отлично! произнесла королева.

Байден вернулся к себе домой и задал Камале Харрис тот же вопрос.

-Камала , вот скажи мне. У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Я не уверена, что знаю правильный ответ - выговорила Харрис. Я подумаю и отвечу вам.

Харрис обратилась к своим консультантам, но никто не смог ей ответить.

В конце концов она пришла к своему супругу Дугласу Эмхоффу.

- Дорогой, ты не мог бы мне ответить на один вопрос? У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Легко, это я!

Харрис вернулась к Байдену.

- Я тут провела некоторые исследования и теперь могу ответить на вопрос. Это мой супруг Дуглас Эмхофф!

Байден поднялся, схватил Харрис за плечи и яростно закричал:

- Нет, дура! Это Борис Джонсон!

https://t.me/Bidenjoke

Билл Лоуренс, режиссёр "Клиники", выложил фото со встречи в своём аккаунте)

Впервые я дрался из-за женщины в семь лет. Она была второй женой деда. Высокая, с гвардейской выправкой и полуседыми усиками над губой.Носила прямые яркие платья с коротким рукавом, плотно облегающим завидный бицепс. Голос имела зычный. Он раскатывался по двору как гром:"Бор-р-рык! Кушать!". Это если я гулял один. А если с дедом, тогда: "Охламоны! Хавать!"

И, когда она в очередной раз вышла на балкон позвать меня, я услышал как Толька Коршунов выкрикнул: "Гвардеец кардинала на посту!" И я вцепился в него, хотя Тольке было целых одиннадцать лет и он даже уже был влюблен в Таньку, о чем поведал всему двору вырезанным на тополе объявлением "Я люблю тебя".Имя вырезать не стал, проявив не детскую мудрость.

Толька валялся в пыли, совершенно не сопротивляясь, а только удивленно таращась на меня. Я пытался молотить его, приговаривая: "Гад, гад!" Под очередное "гад" меня подняла в воздух неведомая сила. Мелькнул яркий рукав, бицепс, усы и я оказался за обеденным столом с моей "не моей" бабой Феней.
Мама назвала ее официально Феодосия Николаевна и всегда повторяла: "Она не твоя бабушка".Моя бабушка была первая жена деда, баба Женя. Она жила в одном городе с нами, в центре России, а дед с Феней жили у моря.

Оно море и стало причиной нашего знакомства. Я был худющим болезненным ребенком, и педиатр убедила мать, что море положительно скажется на моем здоровье. "Но обязательно не меньше месяца," повторяла она. Когда мне было почти четыре года, меня повезли знакомить с дедом, морем и Феней. Феодосией Николаевной. Как бы не хотели мама с "моей" бабушкой изъять ее из этого уравнения. В первый раз мама была со мной две недели, натянуто общаясь с дедом и Феней. Убедившись, что старики вполне способны управиться с ее чахлым "цветком" жизни, она начала часто уходить в гости к подругам детства и задерживаться там допоздна.

Я не хотел спать без нее. Ходил по квартире, поднывая. Дед уговаривал спать, а Феня сгребалав охапку, и говорила: "Борык, не куксись. Пойдем встречать маму!" Мы выходили в притихший двор, она сажала меня на качели.

Качелей я боялся, мне казалось, что меня, такого легкого, подхватит ветер и унесет, но Феня мощной фигурой вставала ровно напротив качелей и и заключала подвешенное сиденье в свои уверенные руки, прежде,чем снова толкнуть. "Будешь наверху смотри маму," напутствовала она и легонько толкала качель. "Не виднооо," ныл я, а она отвечала: "Значит, надо повыше. Не боишься?" Я мотал головой в разные стороны, и она толкала сильней. И в один день, взлетая до ветки тополя, я понял, что хочу, чтоб мама не торопилась.

И мама, наверное, поняла. Она уехала, оставив меня с дедом и Феней на лето. Мы посадили ее на поезд,помахали в окошко и пошли домой обедать. А вечером мне почему-то захотелось плакать. Я помню ощущение полной опустошенности, и помню, как оно появилось. Оно появилось, когда я думал, что сегодня вечером не надо встречать маму и мы с Феней не пойдем качаться. Но после ужина она объявила:"Борык, не куксись, пойдем смотреть, как мама едет на паровозе."

Мы ходили качаться каждый вечер. Дед поначалу говорил, что поздно, и "ребенку нужен режим", но Феня обрывала его на полуслове: "Не гунди, охламон, рыбенку много чего нужно."
Охламон улыбался внутрь себя и капитулировал. Мы с Феней выходили, когда последние бабульки снимались с лавочек у подъезда, а возвращались к полуночи, покусанные комарами и абсолютно счастливые.
Качели были моим личным раем. Качели которые качала Феня. Она раскачивала меня, а потом притормаживала и влепляла поцелуй в неожиданное место. Когда качели начинали останавливаться, а я просить: "Еще, еще!", Феня принималась щекотать меня. Я вертелся волчком, заливался на весь тихий гулкий двор, но не слезал с сиденья.

Здоровье мое, несмотря на отсутствие режима, улучшилось. Встретив меня, загоревшего и слегка отъевшегося, на вокзале, бабушка Женя поджала губки. Стройность была одной из основных ее добродетелей, и она весьма боялась жирного и сдобного греха.
Очень скоро после приезда домой я спросил, когда снова поеду к деду и Фене.
Лен, ты слышала? крикнула бабушка моей маме, и не дождавшись ответа повторила:
Ты это слышала?
Мам, не начинай снова, это ребенок, мама подошла ко мне и внезапно погладила по голове. Она редко так делала, мне стало так хорошо, и я снова вспомнил качели. Мне хотелось повторить свой вопрос маме, но я не стал. А в конце длинной-длинной зимы, когда я свалился с ужасной ангиной, мама сидя у моей кровати сказала: "Бобка, ну что же ты, выздоравливай!Скоро ведь поедем к деду!"

Я выздоровел и мы поехали. Мама уехала через три дня. Была середина мая. Раз в месяц Феня наряжала нас с дедом "в парадное", и мы шли в переговорный пункт: попросить маму оставить меня еще на месяц. Вышло три раза.

Дед работал сутки через трое, и в свободные дни старательно просаливал меня в море. А вечера были мои с Феней. И качелями. Взлет посадка поцелуй, взлет посадка объятия.
Борык, маму видишь?
Вижу! В окно! Она спит!
А Москву видишь?
Вижу!
Кремль красный?
Синий!
Значит, вечер!
Смех-посадка-поцелуй, тихий подъезд, мы играем в шпионов, и, чтобы не будить деда, укладываемся вместе спать на диване.

Находясь между этим хитросплетением взрослых, я совершал детские ошибки, но учился на них. Однажды я попросил бабушку Женю испечь оладушки как у Фени. "Борис, питаться жареным вредно!" выпалила она, но не преминула заметить под нос: "Своих детей сгубила, за моего взялась..."В моем сознании эта фраза повисла вопросом, но я промолчал. Летом меня снова отправили "на море": у мамы появился перспективный кавалер, и без меня было сподручней.

Вопрос, зародившийся после обмолвки "моей" бабушки терзал меня, и я не знал, как поступить. Мне было уже шесть лет,и я начал ощущать какую-то неловкость в стальных объятиях Фени. К тому же я маялся, гадая, как она сгубила своих детей.Решился однажды спросить у деда. Он вздохнул, но ответил: "Утонули они на лодке с отцом их. Она с тех пор на море и несмотрит.И забудь, что я сказал, и с ней не говори."Я и не говорил, и даже позабыл, ибо мучивший меня вопрос разрешился. А качели так и были нашими, хоть я и мог уже качаться сам. Но не мог же я сам себя целовать?

К следующему лету у деда начались проблемы со здоровьем, и вместо моря я отправлялся гулять во двор. А после драки с Толькой Коршуновым из-за Фени меня приняли в дворовое сообщество и я даже был частью "живой пирамиды", на которой стоял Толька, чтобы вырезать на тополе сердце, пронзенное стрелой, под своим "я люблю тебя". Да что там, и на море мы тоже гоняли, и строили шалаши, и даже пробовали влюбляться, и я еще не раз подрался из-за женщин. Было не до качелей.

Феня ухаживала за дедом, и в квартире поселился тонкий, но устойчивый запах лекарств. А мама вышла замуж. За Толика. За другого, конечно, но вроде он тоже намекал, что "я люблю тебя". Эту новость мне сообщила Феня и, глядя на меня, добавила: "Не куксись! Это хорошо. Вы подружитесь." Я подумал:"Никогда!", а она оказалась права.

Все эти события: дедова болезнь, замужество мамы, драка с Толькой и дворовая дружба подвели итог моего дошкольного детства. Остались лишь воспоминания: разрозненные, малосвязные, но при этом яркие до осязаемости. И в главном из них я подлетаю на качелях вверх, а потом меня целует в макушку Феня.

Больше выездов "на море" не было, потому что началась другая жизнь. Мы приехали к деду через четыре года. На похороны.Я помню, как зашел в ту самую квартиру, а посреди большой комнаты стоял гроб. Феня провела нас с мамой мимо него в спальню и уложила спать с дороги. Назавтра была суета, похороны, поминки, и во всем этом я затерялся и чувствовал себя лишним.

Я потихоньку вышел из-за поминального стола и пошел в маленькую комнату. Сел на кровать, уставился в стену. Не знаю, сколько так просидел, но зашла Феня. Она обняла меня, и внезапно я разрыдался. Феня гладила меня по голове, а затем внимательно посмотрев в глаза, сказала: "Борык, деда все равно тебя любит. Ну, не куксись..."

Мы с мамой уехали после девятого дня. Феня предлагала мне остаться. Я выжидательно посмотрел на мать, рассчитывая, что она заявит о полной невозможности оставить меня...Но она молчала... Я отрицательно мотнул головой.
Ну поезжайте, поезжайте, выберете время еще приехать... Феня была тише, чем обычно, да и понятно почему.

А потом жизнь меня закружила. Это был, наверное, не тот танец, который я хотел, но отказаться не получалось. Свадьбы, рождения, болезни, похороны, встречи, расставания... Жизненное колесо неслось все быстрей, пока не застопорилось о диагноз моего собственного сына. Лейкоз. Помню глаза жены как провалы в ад и ее же бесстрастный голос, когда она перечисляла, что нужно купить в больницу. Еще доктора помню, который сказал, что "большинство случаев разрешаются благоприятно". В интернете писали, что большинство это семьдесят процентов. И наш ребенок должен был в них попасть. Должен! И не должен в тридцать... Пусть не он...Мы стали командой по попаданию в семьдесят процентов: жена взяла на себя всё, связанное с сыном, а я должен был зарабатывать. Общение превратилось в сводки анализов. Лучше, хуже, хуже, лучше, лучше, немного хуже, немного лучше, еще немного лучше.

Мы победили. Мы попали в семьдесят. А я понял, что не чувствую ничего.
Я боялся посмотреть в глаза сыну и жене, потому что они бы это поняли. На работе подвернулась командировка, поехал. И вдруг как током дернуло: "А ведь Феня еще может быть жива! Есть шанс!"Не сама собой, конечно, эта мысль пришла, я рядом с теми местами оказался. Сделал крюк, нашел тот двор... Дверь в квартиру никто не открыл. Значит, не выпал шанс. Она бы точно дома была.

Вышел из подъезда на лавочке тип алкоголического вида сидит. Аккуратно у него поинтересовался, не знает ли он, кто в шестьдесят четвертой квартире живет.
А он как заорет:
Боб, ты? Точно ты! Ну ты же!
Друган детства оказался. В квартире пара молодая живет, дальние родственники Фени. А она сама давно уж померла. А до того как будто с ума сошла немного. Выходила вечерами гулять до ночи. На качелях раскачивалась и улыбалась. А потом соседи по запаху нашли ее.

Боб, на пиво не подкинешь? Давай за встречу, закончил он свой рассказ вполне ожидаемо.Я подкинул, а "за встречу" не стал. Он сразу побежал отовариваться, и я оглядываясь, как шпион, подошел к качелям. Всё те же. Вечная металлоконструкция. Сел боком, оттолкнулся ногой. Тополь тот же, вон на нем вырезано "Я люблю тебя" и сердце, пронзенное стрелой... Только еще что-то сверху накарябали, раньше не было. "Не куксись". "Не куксись. Я люблю тебя"...Нет, не может быть... Точно: "Не куксись".

Я уперлся лбом в ствол дерева,а потом обхватил руками. Меня трясло. Нет, меня "типало". Так говорила Феня в минуты особого волнения: "Меня типает". Внезапно с утробным рыком я набрал полную грудь воздуха и разрыдался.
Я тоже люблю тебя, Феня. Я люблю тебя, дед. Я люблю жену и сына. И маму, и отчима, и сестру. И даже когда меня не станет, эта любовь останется. Но еще рано, я еще должен сказать им всем об этом хотя бы раз.

Рваная печенька Пикабу, июнь

Джо Байден встречает королеву Великобритании и спрашивает ее:

- Ваше Высочество, как вы сформировали такое эффективное правительство? Вы не могли бы мне дать совет?

- Так, - отвечает королева, - самое важное окружить себя умными людьми.

- Но как я узнаю, что меня окружают умные люди?

- Это просто, - королева отхлебнула чаю, - есть загадка для определения ума.

Королева нажала на какую-то кнопку в столе.

- Пожалуйста, вызовите Бориса Джонсона.

Премьер-министр вошел в комнату и спросил:

- Да, Ваше высочество?

- Ответь мне, если сможешь, Борис. У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Это я, - без запинки ответил он.

- Отлично! произнесла королева.

Байден вернулся к себе домой и задал Камале Харрис тот же вопрос.

-Камала , вот скажи мне. У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Я не уверена, что знаю правильный ответ - выговорила Харрис. Я подумаю и отвечу вам.

Харрис обратилась к своим консультантам, но никто не смог ей ответить.

В конце концов она пришла к своему супругу Дугласу Эмхоффу.

- Дорогой, ты не мог бы мне ответить на один вопрос? У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Легко, это я!

Харрис вернулась к Байдену.

- Я тут провела некоторые исследования и теперь могу ответить на вопрос. Это мой супруг Дуглас Эмхофф!

Байден поднялся, схватил Харрис за плечи и яростно закричал:

- Нет, дура! Это Борис Джонсон!

https://t.me/Bidenjoke

Билл Лоуренс, режиссёр "Клиники", выложил фото со встречи в своём аккаунте)

Впервые я дрался из-за женщины в семь лет. Она была второй женой деда. Высокая, с гвардейской выправкой и полуседыми усиками над губой.Носила прямые яркие платья с коротким рукавом, плотно облегающим завидный бицепс. Голос имела зычный. Он раскатывался по двору как гром:"Бор-р-рык! Кушать!". Это если я гулял один. А если с дедом, тогда: "Охламоны! Хавать!"

И, когда она в очередной раз вышла на балкон позвать меня, я услышал как Толька Коршунов выкрикнул: "Гвардеец кардинала на посту!" И я вцепился в него, хотя Тольке было целых одиннадцать лет и он даже уже был влюблен в Таньку, о чем поведал всему двору вырезанным на тополе объявлением "Я люблю тебя".Имя вырезать не стал, проявив не детскую мудрость.

Толька валялся в пыли, совершенно не сопротивляясь, а только удивленно таращась на меня. Я пытался молотить его, приговаривая: "Гад, гад!" Под очередное "гад" меня подняла в воздух неведомая сила. Мелькнул яркий рукав, бицепс, усы и я оказался за обеденным столом с моей "не моей" бабой Феней.
Мама назвала ее официально Феодосия Николаевна и всегда повторяла: "Она не твоя бабушка".Моя бабушка была первая жена деда, баба Женя. Она жила в одном городе с нами, в центре России, а дед с Феней жили у моря.

Оно море и стало причиной нашего знакомства. Я был худющим болезненным ребенком, и педиатр убедила мать, что море положительно скажется на моем здоровье. "Но обязательно не меньше месяца," повторяла она. Когда мне было почти четыре года, меня повезли знакомить с дедом, морем и Феней. Феодосией Николаевной. Как бы не хотели мама с "моей" бабушкой изъять ее из этого уравнения. В первый раз мама была со мной две недели, натянуто общаясь с дедом и Феней. Убедившись, что старики вполне способны управиться с ее чахлым "цветком" жизни, она начала часто уходить в гости к подругам детства и задерживаться там допоздна.

Я не хотел спать без нее. Ходил по квартире, поднывая. Дед уговаривал спать, а Феня сгребалав охапку, и говорила: "Борык, не куксись. Пойдем встречать маму!" Мы выходили в притихший двор, она сажала меня на качели.

Качелей я боялся, мне казалось, что меня, такого легкого, подхватит ветер и унесет, но Феня мощной фигурой вставала ровно напротив качелей и и заключала подвешенное сиденье в свои уверенные руки, прежде,чем снова толкнуть. "Будешь наверху смотри маму," напутствовала она и легонько толкала качель. "Не виднооо," ныл я, а она отвечала: "Значит, надо повыше. Не боишься?" Я мотал головой в разные стороны, и она толкала сильней. И в один день, взлетая до ветки тополя, я понял, что хочу, чтоб мама не торопилась.

И мама, наверное, поняла. Она уехала, оставив меня с дедом и Феней на лето. Мы посадили ее на поезд,помахали в окошко и пошли домой обедать. А вечером мне почему-то захотелось плакать. Я помню ощущение полной опустошенности, и помню, как оно появилось. Оно появилось, когда я думал, что сегодня вечером не надо встречать маму и мы с Феней не пойдем качаться. Но после ужина она объявила:"Борык, не куксись, пойдем смотреть, как мама едет на паровозе."

Мы ходили качаться каждый вечер. Дед поначалу говорил, что поздно, и "ребенку нужен режим", но Феня обрывала его на полуслове: "Не гунди, охламон, рыбенку много чего нужно."
Охламон улыбался внутрь себя и капитулировал. Мы с Феней выходили, когда последние бабульки снимались с лавочек у подъезда, а возвращались к полуночи, покусанные комарами и абсолютно счастливые.
Качели были моим личным раем. Качели которые качала Феня. Она раскачивала меня, а потом притормаживала и влепляла поцелуй в неожиданное место. Когда качели начинали останавливаться, а я просить: "Еще, еще!", Феня принималась щекотать меня. Я вертелся волчком, заливался на весь тихий гулкий двор, но не слезал с сиденья.

Здоровье мое, несмотря на отсутствие режима, улучшилось. Встретив меня, загоревшего и слегка отъевшегося, на вокзале, бабушка Женя поджала губки. Стройность была одной из основных ее добродетелей, и она весьма боялась жирного и сдобного греха.
Очень скоро после приезда домой я спросил, когда снова поеду к деду и Фене.
Лен, ты слышала? крикнула бабушка моей маме, и не дождавшись ответа повторила:
Ты это слышала?
Мам, не начинай снова, это ребенок, мама подошла ко мне и внезапно погладила по голове. Она редко так делала, мне стало так хорошо, и я снова вспомнил качели. Мне хотелось повторить свой вопрос маме, но я не стал. А в конце длинной-длинной зимы, когда я свалился с ужасной ангиной, мама сидя у моей кровати сказала: "Бобка, ну что же ты, выздоравливай!Скоро ведь поедем к деду!"

Я выздоровел и мы поехали. Мама уехала через три дня. Была середина мая. Раз в месяц Феня наряжала нас с дедом "в парадное", и мы шли в переговорный пункт: попросить маму оставить меня еще на месяц. Вышло три раза.

Дед работал сутки через трое, и в свободные дни старательно просаливал меня в море. А вечера были мои с Феней. И качелями. Взлет посадка поцелуй, взлет посадка объятия.
Борык, маму видишь?
Вижу! В окно! Она спит!
А Москву видишь?
Вижу!
Кремль красный?
Синий!
Значит, вечер!
Смех-посадка-поцелуй, тихий подъезд, мы играем в шпионов, и, чтобы не будить деда, укладываемся вместе спать на диване.

Находясь между этим хитросплетением взрослых, я совершал детские ошибки, но учился на них. Однажды я попросил бабушку Женю испечь оладушки как у Фени. "Борис, питаться жареным вредно!" выпалила она, но не преминула заметить под нос: "Своих детей сгубила, за моего взялась..."В моем сознании эта фраза повисла вопросом, но я промолчал. Летом меня снова отправили "на море": у мамы появился перспективный кавалер, и без меня было сподручней.

Вопрос, зародившийся после обмолвки "моей" бабушки терзал меня, и я не знал, как поступить. Мне было уже шесть лет,и я начал ощущать какую-то неловкость в стальных объятиях Фени. К тому же я маялся, гадая, как она сгубила своих детей.Решился однажды спросить у деда. Он вздохнул, но ответил: "Утонули они на лодке с отцом их. Она с тех пор на море и несмотрит.И забудь, что я сказал, и с ней не говори."Я и не говорил, и даже позабыл, ибо мучивший меня вопрос разрешился. А качели так и были нашими, хоть я и мог уже качаться сам. Но не мог же я сам себя целовать?

К следующему лету у деда начались проблемы со здоровьем, и вместо моря я отправлялся гулять во двор. А после драки с Толькой Коршуновым из-за Фени меня приняли в дворовое сообщество и я даже был частью "живой пирамиды", на которой стоял Толька, чтобы вырезать на тополе сердце, пронзенное стрелой, под своим "я люблю тебя". Да что там, и на море мы тоже гоняли, и строили шалаши, и даже пробовали влюбляться, и я еще не раз подрался из-за женщин. Было не до качелей.

Феня ухаживала за дедом, и в квартире поселился тонкий, но устойчивый запах лекарств. А мама вышла замуж. За Толика. За другого, конечно, но вроде он тоже намекал, что "я люблю тебя". Эту новость мне сообщила Феня и, глядя на меня, добавила: "Не куксись! Это хорошо. Вы подружитесь." Я подумал:"Никогда!", а она оказалась права.

Все эти события: дедова болезнь, замужество мамы, драка с Толькой и дворовая дружба подвели итог моего дошкольного детства. Остались лишь воспоминания: разрозненные, малосвязные, но при этом яркие до осязаемости. И в главном из них я подлетаю на качелях вверх, а потом меня целует в макушку Феня.

Больше выездов "на море" не было, потому что началась другая жизнь. Мы приехали к деду через четыре года. На похороны.Я помню, как зашел в ту самую квартиру, а посреди большой комнаты стоял гроб. Феня провела нас с мамой мимо него в спальню и уложила спать с дороги. Назавтра была суета, похороны, поминки, и во всем этом я затерялся и чувствовал себя лишним.

Я потихоньку вышел из-за поминального стола и пошел в маленькую комнату. Сел на кровать, уставился в стену. Не знаю, сколько так просидел, но зашла Феня. Она обняла меня, и внезапно я разрыдался. Феня гладила меня по голове, а затем внимательно посмотрев в глаза, сказала: "Борык, деда все равно тебя любит. Ну, не куксись..."

Мы с мамой уехали после девятого дня. Феня предлагала мне остаться. Я выжидательно посмотрел на мать, рассчитывая, что она заявит о полной невозможности оставить меня...Но она молчала... Я отрицательно мотнул головой.
Ну поезжайте, поезжайте, выберете время еще приехать... Феня была тише, чем обычно, да и понятно почему.

А потом жизнь меня закружила. Это был, наверное, не тот танец, который я хотел, но отказаться не получалось. Свадьбы, рождения, болезни, похороны, встречи, расставания... Жизненное колесо неслось все быстрей, пока не застопорилось о диагноз моего собственного сына. Лейкоз. Помню глаза жены как провалы в ад и ее же бесстрастный голос, когда она перечисляла, что нужно купить в больницу. Еще доктора помню, который сказал, что "большинство случаев разрешаются благоприятно". В интернете писали, что большинство это семьдесят процентов. И наш ребенок должен был в них попасть. Должен! И не должен в тридцать... Пусть не он...Мы стали командой по попаданию в семьдесят процентов: жена взяла на себя всё, связанное с сыном, а я должен был зарабатывать. Общение превратилось в сводки анализов. Лучше, хуже, хуже, лучше, лучше, немного хуже, немного лучше, еще немного лучше.

Мы победили. Мы попали в семьдесят. А я понял, что не чувствую ничего.
Я боялся посмотреть в глаза сыну и жене, потому что они бы это поняли. На работе подвернулась командировка, поехал. И вдруг как током дернуло: "А ведь Феня еще может быть жива! Есть шанс!"Не сама собой, конечно, эта мысль пришла, я рядом с теми местами оказался. Сделал крюк, нашел тот двор... Дверь в квартиру никто не открыл. Значит, не выпал шанс. Она бы точно дома была.

Вышел из подъезда на лавочке тип алкоголического вида сидит. Аккуратно у него поинтересовался, не знает ли он, кто в шестьдесят четвертой квартире живет.
А он как заорет:
Боб, ты? Точно ты! Ну ты же!
Друган детства оказался. В квартире пара молодая живет, дальние родственники Фени. А она сама давно уж померла. А до того как будто с ума сошла немного. Выходила вечерами гулять до ночи. На качелях раскачивалась и улыбалась. А потом соседи по запаху нашли ее.

Боб, на пиво не подкинешь? Давай за встречу, закончил он свой рассказ вполне ожидаемо.Я подкинул, а "за встречу" не стал. Он сразу побежал отовариваться, и я оглядываясь, как шпион, подошел к качелям. Всё те же. Вечная металлоконструкция. Сел боком, оттолкнулся ногой. Тополь тот же, вон на нем вырезано "Я люблю тебя" и сердце, пронзенное стрелой... Только еще что-то сверху накарябали, раньше не было. "Не куксись". "Не куксись. Я люблю тебя"...Нет, не может быть... Точно: "Не куксись".

Я уперлся лбом в ствол дерева,а потом обхватил руками. Меня трясло. Нет, меня "типало". Так говорила Феня в минуты особого волнения: "Меня типает". Внезапно с утробным рыком я набрал полную грудь воздуха и разрыдался.
Я тоже люблю тебя, Феня. Я люблю тебя, дед. Я люблю жену и сына. И маму, и отчима, и сестру. И даже когда меня не станет, эта любовь останется. Но еще рано, я еще должен сказать им всем об этом хотя бы раз.

Рваная печенька Пикабу, июнь

Джо Байден встречает королеву Великобритании и спрашивает ее:

- Ваше Высочество, как вы сформировали такое эффективное правительство? Вы не могли бы мне дать совет?

- Так, - отвечает королева, - самое важное окружить себя умными людьми.

- Но как я узнаю, что меня окружают умные люди?

- Это просто, - королева отхлебнула чаю, - есть загадка для определения ума.

Королева нажала на какую-то кнопку в столе.

- Пожалуйста, вызовите Бориса Джонсона.

Премьер-министр вошел в комнату и спросил:

- Да, Ваше высочество?

- Ответь мне, если сможешь, Борис. У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Это я, - без запинки ответил он.

- Отлично! произнесла королева.

Байден вернулся к себе домой и задал Камале Харрис тот же вопрос.

-Камала , вот скажи мне. У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Я не уверена, что знаю правильный ответ - выговорила Харрис. Я подумаю и отвечу вам.

Харрис обратилась к своим консультантам, но никто не смог ей ответить.

В конце концов она пришла к своему супругу Дугласу Эмхоффу.

- Дорогой, ты не мог бы мне ответить на один вопрос? У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Легко, это я!

Харрис вернулась к Байдену.

- Я тут провела некоторые исследования и теперь могу ответить на вопрос. Это мой супруг Дуглас Эмхофф!

Байден поднялся, схватил Харрис за плечи и яростно закричал:

- Нет, дура! Это Борис Джонсон!

https://t.me/Bidenjoke

Билл Лоуренс, режиссёр "Клиники", выложил фото со встречи в своём аккаунте)

Впервые я дрался из-за женщины в семь лет. Она была второй женой деда. Высокая, с гвардейской выправкой и полуседыми усиками над губой.Носила прямые яркие платья с коротким рукавом, плотно облегающим завидный бицепс. Голос имела зычный. Он раскатывался по двору как гром:"Бор-р-рык! Кушать!". Это если я гулял один. А если с дедом, тогда: "Охламоны! Хавать!"

И, когда она в очередной раз вышла на балкон позвать меня, я услышал как Толька Коршунов выкрикнул: "Гвардеец кардинала на посту!" И я вцепился в него, хотя Тольке было целых одиннадцать лет и он даже уже был влюблен в Таньку, о чем поведал всему двору вырезанным на тополе объявлением "Я люблю тебя".Имя вырезать не стал, проявив не детскую мудрость.

Толька валялся в пыли, совершенно не сопротивляясь, а только удивленно таращась на меня. Я пытался молотить его, приговаривая: "Гад, гад!" Под очередное "гад" меня подняла в воздух неведомая сила. Мелькнул яркий рукав, бицепс, усы и я оказался за обеденным столом с моей "не моей" бабой Феней.
Мама назвала ее официально Феодосия Николаевна и всегда повторяла: "Она не твоя бабушка".Моя бабушка была первая жена деда, баба Женя. Она жила в одном городе с нами, в центре России, а дед с Феней жили у моря.

Оно море и стало причиной нашего знакомства. Я был худющим болезненным ребенком, и педиатр убедила мать, что море положительно скажется на моем здоровье. "Но обязательно не меньше месяца," повторяла она. Когда мне было почти четыре года, меня повезли знакомить с дедом, морем и Феней. Феодосией Николаевной. Как бы не хотели мама с "моей" бабушкой изъять ее из этого уравнения. В первый раз мама была со мной две недели, натянуто общаясь с дедом и Феней. Убедившись, что старики вполне способны управиться с ее чахлым "цветком" жизни, она начала часто уходить в гости к подругам детства и задерживаться там допоздна.

Я не хотел спать без нее. Ходил по квартире, поднывая. Дед уговаривал спать, а Феня сгребалав охапку, и говорила: "Борык, не куксись. Пойдем встречать маму!" Мы выходили в притихший двор, она сажала меня на качели.

Качелей я боялся, мне казалось, что меня, такого легкого, подхватит ветер и унесет, но Феня мощной фигурой вставала ровно напротив качелей и и заключала подвешенное сиденье в свои уверенные руки, прежде,чем снова толкнуть. "Будешь наверху смотри маму," напутствовала она и легонько толкала качель. "Не виднооо," ныл я, а она отвечала: "Значит, надо повыше. Не боишься?" Я мотал головой в разные стороны, и она толкала сильней. И в один день, взлетая до ветки тополя, я понял, что хочу, чтоб мама не торопилась.

И мама, наверное, поняла. Она уехала, оставив меня с дедом и Феней на лето. Мы посадили ее на поезд,помахали в окошко и пошли домой обедать. А вечером мне почему-то захотелось плакать. Я помню ощущение полной опустошенности, и помню, как оно появилось. Оно появилось, когда я думал, что сегодня вечером не надо встречать маму и мы с Феней не пойдем качаться. Но после ужина она объявила:"Борык, не куксись, пойдем смотреть, как мама едет на паровозе."

Мы ходили качаться каждый вечер. Дед поначалу говорил, что поздно, и "ребенку нужен режим", но Феня обрывала его на полуслове: "Не гунди, охламон, рыбенку много чего нужно."
Охламон улыбался внутрь себя и капитулировал. Мы с Феней выходили, когда последние бабульки снимались с лавочек у подъезда, а возвращались к полуночи, покусанные комарами и абсолютно счастливые.
Качели были моим личным раем. Качели которые качала Феня. Она раскачивала меня, а потом притормаживала и влепляла поцелуй в неожиданное место. Когда качели начинали останавливаться, а я просить: "Еще, еще!", Феня принималась щекотать меня. Я вертелся волчком, заливался на весь тихий гулкий двор, но не слезал с сиденья.

Здоровье мое, несмотря на отсутствие режима, улучшилось. Встретив меня, загоревшего и слегка отъевшегося, на вокзале, бабушка Женя поджала губки. Стройность была одной из основных ее добродетелей, и она весьма боялась жирного и сдобного греха.
Очень скоро после приезда домой я спросил, когда снова поеду к деду и Фене.
Лен, ты слышала? крикнула бабушка моей маме, и не дождавшись ответа повторила:
Ты это слышала?
Мам, не начинай снова, это ребенок, мама подошла ко мне и внезапно погладила по голове. Она редко так делала, мне стало так хорошо, и я снова вспомнил качели. Мне хотелось повторить свой вопрос маме, но я не стал. А в конце длинной-длинной зимы, когда я свалился с ужасной ангиной, мама сидя у моей кровати сказала: "Бобка, ну что же ты, выздоравливай!Скоро ведь поедем к деду!"

Я выздоровел и мы поехали. Мама уехала через три дня. Была середина мая. Раз в месяц Феня наряжала нас с дедом "в парадное", и мы шли в переговорный пункт: попросить маму оставить меня еще на месяц. Вышло три раза.

Дед работал сутки через трое, и в свободные дни старательно просаливал меня в море. А вечера были мои с Феней. И качелями. Взлет посадка поцелуй, взлет посадка объятия.
Борык, маму видишь?
Вижу! В окно! Она спит!
А Москву видишь?
Вижу!
Кремль красный?
Синий!
Значит, вечер!
Смех-посадка-поцелуй, тихий подъезд, мы играем в шпионов, и, чтобы не будить деда, укладываемся вместе спать на диване.

Находясь между этим хитросплетением взрослых, я совершал детские ошибки, но учился на них. Однажды я попросил бабушку Женю испечь оладушки как у Фени. "Борис, питаться жареным вредно!" выпалила она, но не преминула заметить под нос: "Своих детей сгубила, за моего взялась..."В моем сознании эта фраза повисла вопросом, но я промолчал. Летом меня снова отправили "на море": у мамы появился перспективный кавалер, и без меня было сподручней.

Вопрос, зародившийся после обмолвки "моей" бабушки терзал меня, и я не знал, как поступить. Мне было уже шесть лет,и я начал ощущать какую-то неловкость в стальных объятиях Фени. К тому же я маялся, гадая, как она сгубила своих детей.Решился однажды спросить у деда. Он вздохнул, но ответил: "Утонули они на лодке с отцом их. Она с тех пор на море и несмотрит.И забудь, что я сказал, и с ней не говори."Я и не говорил, и даже позабыл, ибо мучивший меня вопрос разрешился. А качели так и были нашими, хоть я и мог уже качаться сам. Но не мог же я сам себя целовать?

К следующему лету у деда начались проблемы со здоровьем, и вместо моря я отправлялся гулять во двор. А после драки с Толькой Коршуновым из-за Фени меня приняли в дворовое сообщество и я даже был частью "живой пирамиды", на которой стоял Толька, чтобы вырезать на тополе сердце, пронзенное стрелой, под своим "я люблю тебя". Да что там, и на море мы тоже гоняли, и строили шалаши, и даже пробовали влюбляться, и я еще не раз подрался из-за женщин. Было не до качелей.

Феня ухаживала за дедом, и в квартире поселился тонкий, но устойчивый запах лекарств. А мама вышла замуж. За Толика. За другого, конечно, но вроде он тоже намекал, что "я люблю тебя". Эту новость мне сообщила Феня и, глядя на меня, добавила: "Не куксись! Это хорошо. Вы подружитесь." Я подумал:"Никогда!", а она оказалась права.

Все эти события: дедова болезнь, замужество мамы, драка с Толькой и дворовая дружба подвели итог моего дошкольного детства. Остались лишь воспоминания: разрозненные, малосвязные, но при этом яркие до осязаемости. И в главном из них я подлетаю на качелях вверх, а потом меня целует в макушку Феня.

Больше выездов "на море" не было, потому что началась другая жизнь. Мы приехали к деду через четыре года. На похороны.Я помню, как зашел в ту самую квартиру, а посреди большой комнаты стоял гроб. Феня провела нас с мамой мимо него в спальню и уложила спать с дороги. Назавтра была суета, похороны, поминки, и во всем этом я затерялся и чувствовал себя лишним.

Я потихоньку вышел из-за поминального стола и пошел в маленькую комнату. Сел на кровать, уставился в стену. Не знаю, сколько так просидел, но зашла Феня. Она обняла меня, и внезапно я разрыдался. Феня гладила меня по голове, а затем внимательно посмотрев в глаза, сказала: "Борык, деда все равно тебя любит. Ну, не куксись..."

Мы с мамой уехали после девятого дня. Феня предлагала мне остаться. Я выжидательно посмотрел на мать, рассчитывая, что она заявит о полной невозможности оставить меня...Но она молчала... Я отрицательно мотнул головой.
Ну поезжайте, поезжайте, выберете время еще приехать... Феня была тише, чем обычно, да и понятно почему.

А потом жизнь меня закружила. Это был, наверное, не тот танец, который я хотел, но отказаться не получалось. Свадьбы, рождения, болезни, похороны, встречи, расставания... Жизненное колесо неслось все быстрей, пока не застопорилось о диагноз моего собственного сына. Лейкоз. Помню глаза жены как провалы в ад и ее же бесстрастный голос, когда она перечисляла, что нужно купить в больницу. Еще доктора помню, который сказал, что "большинство случаев разрешаются благоприятно". В интернете писали, что большинство это семьдесят процентов. И наш ребенок должен был в них попасть. Должен! И не должен в тридцать... Пусть не он...Мы стали командой по попаданию в семьдесят процентов: жена взяла на себя всё, связанное с сыном, а я должен был зарабатывать. Общение превратилось в сводки анализов. Лучше, хуже, хуже, лучше, лучше, немного хуже, немного лучше, еще немного лучше.

Мы победили. Мы попали в семьдесят. А я понял, что не чувствую ничего.
Я боялся посмотреть в глаза сыну и жене, потому что они бы это поняли. На работе подвернулась командировка, поехал. И вдруг как током дернуло: "А ведь Феня еще может быть жива! Есть шанс!"Не сама собой, конечно, эта мысль пришла, я рядом с теми местами оказался. Сделал крюк, нашел тот двор... Дверь в квартиру никто не открыл. Значит, не выпал шанс. Она бы точно дома была.

Вышел из подъезда на лавочке тип алкоголического вида сидит. Аккуратно у него поинтересовался, не знает ли он, кто в шестьдесят четвертой квартире живет.
А он как заорет:
Боб, ты? Точно ты! Ну ты же!
Друган детства оказался. В квартире пара молодая живет, дальние родственники Фени. А она сама давно уж померла. А до того как будто с ума сошла немного. Выходила вечерами гулять до ночи. На качелях раскачивалась и улыбалась. А потом соседи по запаху нашли ее.

Боб, на пиво не подкинешь? Давай за встречу, закончил он свой рассказ вполне ожидаемо.Я подкинул, а "за встречу" не стал. Он сразу побежал отовариваться, и я оглядываясь, как шпион, подошел к качелям. Всё те же. Вечная металлоконструкция. Сел боком, оттолкнулся ногой. Тополь тот же, вон на нем вырезано "Я люблю тебя" и сердце, пронзенное стрелой... Только еще что-то сверху накарябали, раньше не было. "Не куксись". "Не куксись. Я люблю тебя"...Нет, не может быть... Точно: "Не куксись".

Я уперлся лбом в ствол дерева,а потом обхватил руками. Меня трясло. Нет, меня "типало". Так говорила Феня в минуты особого волнения: "Меня типает". Внезапно с утробным рыком я набрал полную грудь воздуха и разрыдался.
Я тоже люблю тебя, Феня. Я люблю тебя, дед. Я люблю жену и сына. И маму, и отчима, и сестру. И даже когда меня не станет, эта любовь останется. Но еще рано, я еще должен сказать им всем об этом хотя бы раз.

Рваная печенька Пикабу, июнь

Джо Байден встречает королеву Великобритании и спрашивает ее:

- Ваше Высочество, как вы сформировали такое эффективное правительство? Вы не могли бы мне дать совет?

- Так, - отвечает королева, - самое важное окружить себя умными людьми.

- Но как я узнаю, что меня окружают умные люди?

- Это просто, - королева отхлебнула чаю, - есть загадка для определения ума.

Королева нажала на какую-то кнопку в столе.

- Пожалуйста, вызовите Бориса Джонсона.

Премьер-министр вошел в комнату и спросил:

- Да, Ваше высочество?

- Ответь мне, если сможешь, Борис. У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Это я, - без запинки ответил он.

- Отлично! произнесла королева.

Байден вернулся к себе домой и задал Камале Харрис тот же вопрос.

-Камала , вот скажи мне. У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Я не уверена, что знаю правильный ответ - выговорила Харрис. Я подумаю и отвечу вам.

Харрис обратилась к своим консультантам, но никто не смог ей ответить.

В конце концов она пришла к своему супругу Дугласу Эмхоффу.

- Дорогой, ты не мог бы мне ответить на один вопрос? У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Легко, это я!

Харрис вернулась к Байдену.

- Я тут провела некоторые исследования и теперь могу ответить на вопрос. Это мой супруг Дуглас Эмхофф!

Байден поднялся, схватил Харрис за плечи и яростно закричал:

- Нет, дура! Это Борис Джонсон!

Впервые я дрался из-за женщины в семь лет. Она была второй женой деда. Высокая, с гвардейской выправкой и полуседыми усиками над губой.Носила прямые яркие платья с коротким рукавом, плотно облегающим завидный бицепс. Голос имела зычный. Он раскатывался по двору как гром:"Бор-р-рык! Кушать!". Это если я гулял один. А если с дедом, тогда: "Охламоны! Хавать!"

И, когда она в очередной раз вышла на балкон позвать меня, я услышал как Толька Коршунов выкрикнул: "Гвардеец кардинала на посту!" И я вцепился в него, хотя Тольке было целых одиннадцать лет и он даже уже был влюблен в Таньку, о чем поведал всему двору вырезанным на тополе объявлением "Я люблю тебя".Имя вырезать не стал, проявив не детскую мудрость.

Толька валялся в пыли, совершенно не сопротивляясь, а только удивленно таращась на меня. Я пытался молотить его, приговаривая: "Гад, гад!" Под очередное "гад" меня подняла в воздух неведомая сила. Мелькнул яркий рукав, бицепс, усы и я оказался за обеденным столом с моей "не моей" бабой Феней.
Мама назвала ее официально Феодосия Николаевна и всегда повторяла: "Она не твоя бабушка".Моя бабушка была первая жена деда, баба Женя. Она жила в одном городе с нами, в центре России, а дед с Феней жили у моря.

Оно море и стало причиной нашего знакомства. Я был худющим болезненным ребенком, и педиатр убедила мать, что море положительно скажется на моем здоровье. "Но обязательно не меньше месяца," повторяла она. Когда мне было почти четыре года, меня повезли знакомить с дедом, морем и Феней. Феодосией Николаевной. Как бы не хотели мама с "моей" бабушкой изъять ее из этого уравнения. В первый раз мама была со мной две недели, натянуто общаясь с дедом и Феней. Убедившись, что старики вполне способны управиться с ее чахлым "цветком" жизни, она начала часто уходить в гости к подругам детства и задерживаться там допоздна.

Я не хотел спать без нее. Ходил по квартире, поднывая. Дед уговаривал спать, а Феня сгребалав охапку, и говорила: "Борык, не куксись. Пойдем встречать маму!" Мы выходили в притихший двор, она сажала меня на качели.

Качелей я боялся, мне казалось, что меня, такого легкого, подхватит ветер и унесет, но Феня мощной фигурой вставала ровно напротив качелей и и заключала подвешенное сиденье в свои уверенные руки, прежде,чем снова толкнуть. "Будешь наверху смотри маму," напутствовала она и легонько толкала качель. "Не виднооо," ныл я, а она отвечала: "Значит, надо повыше. Не боишься?" Я мотал головой в разные стороны, и она толкала сильней. И в один день, взлетая до ветки тополя, я понял, что хочу, чтоб мама не торопилась.

И мама, наверное, поняла. Она уехала, оставив меня с дедом и Феней на лето. Мы посадили ее на поезд,помахали в окошко и пошли домой обедать. А вечером мне почему-то захотелось плакать. Я помню ощущение полной опустошенности, и помню, как оно появилось. Оно появилось, когда я думал, что сегодня вечером не надо встречать маму и мы с Феней не пойдем качаться. Но после ужина она объявила:"Борык, не куксись, пойдем смотреть, как мама едет на паровозе."

Мы ходили качаться каждый вечер. Дед поначалу говорил, что поздно, и "ребенку нужен режим", но Феня обрывала его на полуслове: "Не гунди, охламон, рыбенку много чего нужно."
Охламон улыбался внутрь себя и капитулировал. Мы с Феней выходили, когда последние бабульки снимались с лавочек у подъезда, а возвращались к полуночи, покусанные комарами и абсолютно счастливые.
Качели были моим личным раем. Качели которые качала Феня. Она раскачивала меня, а потом притормаживала и влепляла поцелуй в неожиданное место. Когда качели начинали останавливаться, а я просить: "Еще, еще!", Феня принималась щекотать меня. Я вертелся волчком, заливался на весь тихий гулкий двор, но не слезал с сиденья.

Здоровье мое, несмотря на отсутствие режима, улучшилось. Встретив меня, загоревшего и слегка отъевшегося, на вокзале, бабушка Женя поджала губки. Стройность была одной из основных ее добродетелей, и она весьма боялась жирного и сдобного греха.
Очень скоро после приезда домой я спросил, когда снова поеду к деду и Фене.
Лен, ты слышала? крикнула бабушка моей маме, и не дождавшись ответа повторила:
Ты это слышала?
Мам, не начинай снова, это ребенок, мама подошла ко мне и внезапно погладила по голове. Она редко так делала, мне стало так хорошо, и я снова вспомнил качели. Мне хотелось повторить свой вопрос маме, но я не стал. А в конце длинной-длинной зимы, когда я свалился с ужасной ангиной, мама сидя у моей кровати сказала: "Бобка, ну что же ты, выздоравливай!Скоро ведь поедем к деду!"

Я выздоровел и мы поехали. Мама уехала через три дня. Была середина мая. Раз в месяц Феня наряжала нас с дедом "в парадное", и мы шли в переговорный пункт: попросить маму оставить меня еще на месяц. Вышло три раза.

Дед работал сутки через трое, и в свободные дни старательно просаливал меня в море. А вечера были мои с Феней. И качелями. Взлет посадка поцелуй, взлет посадка объятия.
Борык, маму видишь?
Вижу! В окно! Она спит!
А Москву видишь?
Вижу!
Кремль красный?
Синий!
Значит, вечер!
Смех-посадка-поцелуй, тихий подъезд, мы играем в шпионов, и, чтобы не будить деда, укладываемся вместе спать на диване.

Находясь между этим хитросплетением взрослых, я совершал детские ошибки, но учился на них. Однажды я попросил бабушку Женю испечь оладушки как у Фени. "Борис, питаться жареным вредно!" выпалила она, но не преминула заметить под нос: "Своих детей сгубила, за моего взялась..."В моем сознании эта фраза повисла вопросом, но я промолчал. Летом меня снова отправили "на море": у мамы появился перспективный кавалер, и без меня было сподручней.

Вопрос, зародившийся после обмолвки "моей" бабушки терзал меня, и я не знал, как поступить. Мне было уже шесть лет,и я начал ощущать какую-то неловкость в стальных объятиях Фени. К тому же я маялся, гадая, как она сгубила своих детей.Решился однажды спросить у деда. Он вздохнул, но ответил: "Утонули они на лодке с отцом их. Она с тех пор на море и несмотрит.И забудь, что я сказал, и с ней не говори."Я и не говорил, и даже позабыл, ибо мучивший меня вопрос разрешился. А качели так и были нашими, хоть я и мог уже качаться сам. Но не мог же я сам себя целовать?

К следующему лету у деда начались проблемы со здоровьем, и вместо моря я отправлялся гулять во двор. А после драки с Толькой Коршуновым из-за Фени меня приняли в дворовое сообщество и я даже был частью "живой пирамиды", на которой стоял Толька, чтобы вырезать на тополе сердце, пронзенное стрелой, под своим "я люблю тебя". Да что там, и на море мы тоже гоняли, и строили шалаши, и даже пробовали влюбляться, и я еще не раз подрался из-за женщин. Было не до качелей.

Феня ухаживала за дедом, и в квартире поселился тонкий, но устойчивый запах лекарств. А мама вышла замуж. За Толика. За другого, конечно, но вроде он тоже намекал, что "я люблю тебя". Эту новость мне сообщила Феня и, глядя на меня, добавила: "Не куксись! Это хорошо. Вы подружитесь." Я подумал:"Никогда!", а она оказалась права.

Все эти события: дедова болезнь, замужество мамы, драка с Толькой и дворовая дружба подвели итог моего дошкольного детства. Остались лишь воспоминания: разрозненные, малосвязные, но при этом яркие до осязаемости. И в главном из них я подлетаю на качелях вверх, а потом меня целует в макушку Феня.

Больше выездов "на море" не было, потому что началась другая жизнь. Мы приехали к деду через четыре года. На похороны.Я помню, как зашел в ту самую квартиру, а посреди большой комнаты стоял гроб. Феня провела нас с мамой мимо него в спальню и уложила спать с дороги. Назавтра была суета, похороны, поминки, и во всем этом я затерялся и чувствовал себя лишним.

Я потихоньку вышел из-за поминального стола и пошел в маленькую комнату. Сел на кровать, уставился в стену. Не знаю, сколько так просидел, но зашла Феня. Она обняла меня, и внезапно я разрыдался. Феня гладила меня по голове, а затем внимательно посмотрев в глаза, сказала: "Борык, деда все равно тебя любит. Ну, не куксись..."

Мы с мамой уехали после девятого дня. Феня предлагала мне остаться. Я выжидательно посмотрел на мать, рассчитывая, что она заявит о полной невозможности оставить меня...Но она молчала... Я отрицательно мотнул головой.
Ну поезжайте, поезжайте, выберете время еще приехать... Феня была тише, чем обычно, да и понятно почему.

А потом жизнь меня закружила. Это был, наверное, не тот танец, который я хотел, но отказаться не получалось. Свадьбы, рождения, болезни, похороны, встречи, расставания... Жизненное колесо неслось все быстрей, пока не застопорилось о диагноз моего собственного сына. Лейкоз. Помню глаза жены как провалы в ад и ее же бесстрастный голос, когда она перечисляла, что нужно купить в больницу. Еще доктора помню, который сказал, что "большинство случаев разрешаются благоприятно". В интернете писали, что большинство это семьдесят процентов. И наш ребенок должен был в них попасть. Должен! И не должен в тридцать... Пусть не он...Мы стали командой по попаданию в семьдесят процентов: жена взяла на себя всё, связанное с сыном, а я должен был зарабатывать. Общение превратилось в сводки анализов. Лучше, хуже, хуже, лучше, лучше, немного хуже, немного лучше, еще немного лучше.

Мы победили. Мы попали в семьдесят. А я понял, что не чувствую ничего.
Я боялся посмотреть в глаза сыну и жене, потому что они бы это поняли. На работе подвернулась командировка, поехал. И вдруг как током дернуло: "А ведь Феня еще может быть жива! Есть шанс!"Не сама собой, конечно, эта мысль пришла, я рядом с теми местами оказался. Сделал крюк, нашел тот двор... Дверь в квартиру никто не открыл. Значит, не выпал шанс. Она бы точно дома была.

Вышел из подъезда на лавочке тип алкоголического вида сидит. Аккуратно у него поинтересовался, не знает ли он, кто в шестьдесят четвертой квартире живет.
А он как заорет:
Боб, ты? Точно ты! Ну ты же!
Друган детства оказался. В квартире пара молодая живет, дальние родственники Фени. А она сама давно уж померла. А до того как будто с ума сошла немного. Выходила вечерами гулять до ночи. На качелях раскачивалась и улыбалась. А потом соседи по запаху нашли ее.

Боб, на пиво не подкинешь? Давай за встречу, закончил он свой рассказ вполне ожидаемо.Я подкинул, а "за встречу" не стал. Он сразу побежал отовариваться, и я оглядываясь, как шпион, подошел к качелям. Всё те же. Вечная металлоконструкция. Сел боком, оттолкнулся ногой. Тополь тот же, вон на нем вырезано "Я люблю тебя" и сердце, пронзенное стрелой... Только еще что-то сверху накарябали, раньше не было. "Не куксись". "Не куксись. Я люблю тебя"...Нет, не может быть... Точно: "Не куксись".

Я уперлся лбом в ствол дерева,а потом обхватил руками. Меня трясло. Нет, меня "типало". Так говорила Феня в минуты особого волнения: "Меня типает". Внезапно с утробным рыком я набрал полную грудь воздуха и разрыдался.
Я тоже люблю тебя, Феня. Я люблю тебя, дед. Я люблю жену и сына. И маму, и отчима, и сестру. И даже когда меня не станет, эта любовь останется. Но еще рано, я еще должен сказать им всем об этом хотя бы раз.

Рваная печенька Пикабу, июнь

Джо Байден встречает королеву Великобритании и спрашивает ее:

- Ваше Высочество, как вы сформировали такое эффективное правительство? Вы не могли бы мне дать совет?

- Так, - отвечает королева, - самое важное окружить себя умными людьми.

- Но как я узнаю, что меня окружают умные люди?

- Это просто, - королева отхлебнула чаю, - есть загадка для определения ума.

Королева нажала на какую-то кнопку в столе.

- Пожалуйста, вызовите Бориса Джонсона.

Премьер-министр вошел в комнату и спросил:

- Да, Ваше высочество?

- Ответь мне, если сможешь, Борис. У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Это я, - без запинки ответил он.

- Отлично! произнесла королева.

Байден вернулся к себе домой и задал Камале Харрис тот же вопрос.

-Камала , вот скажи мне. У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Я не уверена, что знаю правильный ответ - выговорила Харрис. Я подумаю и отвечу вам.

Харрис обратилась к своим консультантам, но никто не смог ей ответить.

В конце концов она пришла к своему супругу Дугласу Эмхоффу.

- Дорогой, ты не мог бы мне ответить на один вопрос? У твоей матери есть ребенок. Но это не твой брат и не твоя сестра. Кто это?

- Легко, это я!

Харрис вернулась к Байдену.

- Я тут провела некоторые исследования и теперь могу ответить на вопрос. Это мой супруг Дуглас Эмхофф!

Байден поднялся, схватил Харрис за плечи и яростно закричал:

- Нет, дура! Это Борис Джонсон!

Впервые я дрался из-за женщины в семь лет. Она была второй женой деда. Высокая, с гвардейской выправкой и полуседыми усиками над губой.Носила прямые яркие платья с коротким рукавом, плотно облегающим завидный бицепс. Голос имела зычный. Он раскатывался по двору как гром:"Бор-р-рык! Кушать!". Это если я гулял один. А если с дедом, тогда: "Охламоны! Хавать!"

И, когда она в очередной раз вышла на балкон позвать меня, я услышал как Толька Коршунов выкрикнул: "Гвардеец кардинала на посту!" И я вцепился в него, хотя Тольке было целых одиннадцать лет и он даже уже был влюблен в Таньку, о чем поведал всему двору вырезанным на тополе объявлением "Я люблю тебя".Имя вырезать не стал, проявив не детскую мудрость.

Толька валялся в пыли, совершенно не сопротивляясь, а только удивленно таращась на меня. Я пытался молотить его, приговаривая: "Гад, гад!" Под очередное "гад" меня подняла в воздух неведомая сила. Мелькнул яркий рукав, бицепс, усы и я оказался за обеденным столом с моей "не моей" бабой Феней.
Мама назвала ее официально Феодосия Николаевна и всегда повторяла: "Она не твоя бабушка".Моя бабушка была первая жена деда, баба Женя. Она жила в одном городе с нами, в центре России, а дед с Феней жили у моря.

Оно море и стало причиной нашего знакомства. Я был худющим болезненным ребенком, и педиатр убедила мать, что море положительно скажется на моем здоровье. "Но обязательно не меньше месяца," повторяла она. Когда мне было почти четыре года, меня повезли знакомить с дедом, морем и Феней. Феодосией Николаевной. Как бы не хотели мама с "моей" бабушкой изъять ее из этого уравнения. В первый раз мама была со мной две недели, натянуто общаясь с дедом и Феней. Убедившись, что старики вполне способны управиться с ее чахлым "цветком" жизни, она начала часто уходить в гости к подругам детства и задерживаться там допоздна.

Я не хотел спать без нее. Ходил по квартире, поднывая. Дед уговаривал спать, а Феня сгребалав охапку, и говорила: "Борык, не куксись. Пойдем встречать маму!" Мы выходили в притихший двор, она сажала меня на качели.

Качелей я боялся, мне казалось, что меня, такого легкого, подхватит ветер и унесет, но Феня мощной фигурой вставала ровно напротив качелей и и заключала подвешенное сиденье в свои уверенные руки, прежде,чем снова толкнуть. "Будешь наверху смотри маму," напутствовала она и легонько толкала качель. "Не виднооо," ныл я, а она отвечала: "Значит, надо повыше. Не боишься?" Я мотал головой в разные стороны, и она толкала сильней. И в один день, взлетая до ветки тополя, я понял, что хочу, чтоб мама не торопилась.

И мама, наверное, поняла. Она уехала, оставив меня с дедом и Феней на лето. Мы посадили ее на поезд,помахали в окошко и пошли домой обедать. А вечером мне почему-то захотелось плакать. Я помню ощущение полной опустошенности, и помню, как оно появилось. Оно появилось, когда я думал, что сегодня вечером не надо встречать маму и мы с Феней не пойдем качаться. Но после ужина она объявила:"Борык, не куксись, пойдем смотреть, как мама едет на паровозе."

Мы ходили качаться каждый вечер. Дед поначалу говорил, что поздно, и "ребенку нужен режим", но Феня обрывала его на полуслове: "Не гунди, охламон, рыбенку много чего нужно."
Охламон улыбался внутрь себя и капитулировал. Мы с Феней выходили, когда последние бабульки снимались с лавочек у подъезда, а возвращались к полуночи, покусанные комарами и абсолютно счастливые.
Качели были моим личным раем. Качели которые качала Феня. Она раскачивала меня, а потом притормаживала и влепляла поцелуй в неожиданное место. Когда качели начинали останавливаться, а я просить: "Еще, еще!", Феня принималась щекотать меня. Я вертелся волчком, заливался на весь тихий гулкий двор, но не слезал с сиденья.

Здоровье мое, несмотря на отсутствие режима, улучшилось. Встретив меня, загоревшего и слегка отъевшегося, на вокзале, бабушка Женя поджала губки. Стройность была одной из основных ее добродетелей, и она весьма боялась жирного и сдобного греха.
Очень скоро после приезда домой я спросил, когда снова поеду к деду и Фене.
Лен, ты слышала? крикнула бабушка моей маме, и не дождавшись ответа повторила:
Ты это слышала?
Мам, не начинай снова, это ребенок, мама подошла ко мне и внезапно погладила по голове. Она редко так делала, мне стало так хорошо, и я снова вспомнил качели. Мне хотелось повторить свой вопрос маме, но я не стал. А в конце длинной-длинной зимы, когда я свалился с ужасной ангиной, мама сидя у моей кровати сказала: "Бобка, ну что же ты, выздоравливай!Скоро ведь поедем к деду!"

Я выздоровел и мы поехали. Мама уехала через три дня. Была середина мая. Раз в месяц Феня наряжала нас с дедом "в парадное", и мы шли в переговорный пункт: попросить маму оставить меня еще на месяц. Вышло три раза.

Дед работал сутки через трое, и в свободные дни старательно просаливал меня в море. А вечера были мои с Феней. И качелями. Взлет посадка поцелуй, взлет посадка объятия.
Борык, маму видишь?
Вижу! В окно! Она спит!
А Москву видишь?
Вижу!
Кремль красный?
Синий!
Значит, вечер!
Смех-посадка-поцелуй, тихий подъезд, мы играем в шпионов, и, чтобы не будить деда, укладываемся вместе спать на диване.

Находясь между этим хитросплетением взрослых, я совершал детские ошибки, но учился на них. Однажды я попросил бабушку Женю испечь оладушки как у Фени. "Борис, питаться жареным вредно!" выпалила она, но не преминула заметить под нос: "Своих детей сгубила, за моего взялась..."В моем сознании эта фраза повисла вопросом, но я промолчал. Летом меня снова отправили "на море": у мамы появился перспективный кавалер, и без меня было сподручней.

Вопрос, зародившийся после обмолвки "моей" бабушки терзал меня, и я не знал, как поступить. Мне было уже шесть лет,и я начал ощущать какую-то неловкость в стальных объятиях Фени. К тому же я маялся, гадая, как она сгубила своих детей.Решился однажды спросить у деда. Он вздохнул, но ответил: "Утонули они на лодке с отцом их. Она с тех пор на море и несмотрит.И забудь, что я сказал, и с ней не говори."Я и не говорил, и даже позабыл, ибо мучивший меня вопрос разрешился. А качели так и были нашими, хоть я и мог уже качаться сам. Но не мог же я сам себя целовать?

К следующему лету у деда начались проблемы со здоровьем, и вместо моря я отправлялся гулять во двор. А после драки с Толькой Коршуновым из-за Фени меня приняли в дворовое сообщество и я даже был частью "живой пирамиды", на которой стоял Толька, чтобы вырезать на тополе сердце, пронзенное стрелой, под своим "я люблю тебя". Да что там, и на море мы тоже гоняли, и строили шалаши, и даже пробовали влюбляться, и я еще не раз подрался из-за женщин. Было не до качелей.

Феня ухаживала за дедом, и в квартире поселился тонкий, но устойчивый запах лекарств. А мама вышла замуж. За Толика. За другого, конечно, но вроде он тоже намекал, что "я люблю тебя". Эту новость мне сообщила Феня и, глядя на меня, добавила: "Не куксись! Это хорошо. Вы подружитесь." Я подумал:"Никогда!", а она оказалась права.

Все эти события: дедова болезнь, замужество мамы, драка с Толькой и дворовая дружба подвели итог моего дошкольного детства. Остались лишь воспоминания: разрозненные, малосвязные, но при этом яркие до осязаемости. И в главном из них я подлетаю на качелях вверх, а потом меня целует в макушку Феня.

Больше выездов "на море" не было, потому что началась другая жизнь. Мы приехали к деду через четыре года. На похороны.Я помню, как зашел в ту самую квартиру, а посреди большой комнаты стоял гроб. Феня провела нас с мамой мимо него в спальню и уложила спать с дороги. Назавтра была суета, похороны, поминки, и во всем этом я затерялся и чувствовал себя лишним.

Я потихоньку вышел из-за поминального стола и пошел в маленькую комнату. Сел на кровать, уставился в стену. Не знаю, сколько так просидел, но зашла Феня. Она обняла меня, и внезапно я разрыдался. Феня гладила меня по голове, а затем внимательно посмотрев в глаза, сказала: "Борык, деда все равно тебя любит. Ну, не куксись..."

Мы с мамой уехали после девятого дня. Феня предлагала мне остаться. Я выжидательно посмотрел на мать, рассчитывая, что она заявит о полной невозможности оставить меня...Но она молчала... Я отрицательно мотнул головой.
Ну поезжайте, поезжайте, выберете время еще приехать... Феня была тише, чем обычно, да и понятно почему.

А потом жизнь меня закружила. Это был, наверное, не тот танец, который я хотел, но отказаться не получалось. Свадьбы, рождения, болезни, похороны, встречи, расставания... Жизненное колесо неслось все быстрей, пока не застопорилось о диагноз моего собственного сына. Лейкоз. Помню глаза жены как провалы в ад и ее же бесстрастный голос, когда она перечисляла, что нужно купить в больницу. Еще доктора помню, который сказал, что "большинство случаев разрешаются благоприятно". В интернете писали, что большинство это семьдесят процентов. И наш ребенок должен был в них попасть. Должен! И не должен в тридцать... Пусть не он...Мы стали командой по попаданию в семьдесят процентов: жена взяла на себя всё, связанное с сыном, а я должен был зарабатывать. Общение превратилось в сводки анализов. Лучше, хуже, хуже, лучше, лучше, немного хуже, немного лучше, еще немного лучше.

Мы победили. Мы попали в семьдесят. А я понял, что не чувствую ничего.
Я боялся посмотреть в глаза сыну и жене, потому что они бы это поняли. На работе подвернулась командировка, поехал. И вдруг как током дернуло: "А ведь Феня еще может быть жива! Есть шанс!"Не сама собой, конечно, эта мысль пришла, я рядом с теми местами оказался. Сделал крюк, нашел тот двор... Дверь в квартиру никто не открыл. Значит, не выпал шанс. Она бы точно дома была.

Вышел из подъезда на лавочке тип алкоголического вида сидит. Аккуратно у него поинтересовался, не знает ли он, кто в шестьдесят четвертой квартире живет.
А он как заорет:
Боб, ты? Точно ты! Ну ты же!
Друган детства оказался. В квартире пара молодая живет, дальние родственники Фени. А она сама давно уж померла. А до того как будто с ума сошла немного. Выходила вечерами гулять до ночи. На качелях раскачивалась и улыбалась. А потом соседи по запаху нашли ее.

Боб, на пиво не подкинешь? Давай за встречу, закончил он свой рассказ вполне ожидаемо.Я подкинул, а "за встречу" не стал. Он сразу побежал отовариваться, и я оглядываясь, как шпион, подошел к качелям. Всё те же. Вечная металлоконструкция. Сел боком, оттолкнулся ногой. Тополь тот же, вон на нем вырезано "Я люблю тебя" и сердце, пронзенное стрелой... Только еще что-то сверху накарябали, раньше не было. "Не куксись". "Не куксись. Я люблю тебя"...Нет, не может быть... Точно: "Не куксись".

Я уперлся лбом в ствол дерева,а потом обхватил руками. Меня трясло. Нет, меня "типало". Так говорила Феня в минуты особого волнения: "Меня типает". Внезапно с утробным рыком я набрал полную грудь воздуха и разрыдался.
Я тоже люблю тебя, Феня. Я люблю тебя, дед. Я люблю жену и сына. И маму, и отчима, и сестру. И даже когда меня не станет, эта любовь останется. Но еще рано, я еще должен сказать им всем об этом хотя бы раз.

Впервые я дрался из-за женщины в семь лет. Она была второй женой деда. Высокая, с гвардейской выправкой и полуседыми усиками над губой.Носила прямые яркие платья с коротким рукавом, плотно облегающим завидный бицепс. Голос имела зычный. Он раскатывался по двору как гром:"Бор-р-рык! Кушать!". Это если я гулял один. А если с дедом, тогда: "Охламоны! Хавать!"

И, когда она в очередной раз вышла на балкон позвать меня, я услышал как Толька Коршунов выкрикнул: "Гвардеец кардинала на посту!" И я вцепился в него, хотя Тольке было целых одиннадцать лет и он даже уже был влюблен в Таньку, о чем поведал всему двору вырезанным на тополе объявлением "Я люблю тебя".Имя вырезать не стал, проявив не детскую мудрость.

Толька валялся в пыли, совершенно не сопротивляясь, а только удивленно таращась на меня. Я пытался молотить его, приговаривая: "Гад, гад!" Под очередное "гад" меня подняла в воздух неведомая сила. Мелькнул яркий рукав, бицепс, усы и я оказался за обеденным столом с моей "не моей" бабой Феней.
Мама назвала ее официально Феодосия Николаевна и всегда повторяла: "Она не твоя бабушка".Моя бабушка была первая жена деда, баба Женя. Она жила в одном городе с нами, в центре России, а дед с Феней жили у моря.

Оно море и стало причиной нашего знакомства. Я был худющим болезненным ребенком, и педиатр убедила мать, что море положительно скажется на моем здоровье. "Но обязательно не меньше месяца," повторяла она. Когда мне было почти четыре года, меня повезли знакомить с дедом, морем и Феней. Феодосией Николаевной. Как бы не хотели мама с "моей" бабушкой изъять ее из этого уравнения. В первый раз мама была со мной две недели, натянуто общаясь с дедом и Феней. Убедившись, что старики вполне способны управиться с ее чахлым "цветком" жизни, она начала часто уходить в гости к подругам детства и задерживаться там допоздна.

Я не хотел спать без нее. Ходил по квартире, поднывая. Дед уговаривал спать, а Феня сгребалав охапку, и говорила: "Борык, не куксись. Пойдем встречать маму!" Мы выходили в притихший двор, она сажала меня на качели.

Качелей я боялся, мне казалось, что меня, такого легкого, подхватит ветер и унесет, но Феня мощной фигурой вставала ровно напротив качелей и и заключала подвешенное сиденье в свои уверенные руки, прежде,чем снова толкнуть. "Будешь наверху смотри маму," напутствовала она и легонько толкала качель. "Не виднооо," ныл я, а она отвечала: "Значит, надо повыше. Не боишься?" Я мотал головой в разные стороны, и она толкала сильней. И в один день, взлетая до ветки тополя, я понял, что хочу, чтоб мама не торопилась.

И мама, наверное, поняла. Она уехала, оставив меня с дедом и Феней на лето. Мы посадили ее на поезд,помахали в окошко и пошли домой обедать. А вечером мне почему-то захотелось плакать. Я помню ощущение полной опустошенности, и помню, как оно появилось. Оно появилось, когда я думал, что сегодня вечером не надо встречать маму и мы с Феней не пойдем качаться. Но после ужина она объявила:"Борык, не куксись, пойдем смотреть, как мама едет на паровозе."

Мы ходили качаться каждый вечер. Дед поначалу говорил, что поздно, и "ребенку нужен режим", но Феня обрывала его на полуслове: "Не гунди, охламон, рыбенку много чего нужно."
Охламон улыбался внутрь себя и капитулировал. Мы с Феней выходили, когда последние бабульки снимались с лавочек у подъезда, а возвращались к полуночи, покусанные комарами и абсолютно счастливые.
Качели были моим личным раем. Качели которые качала Феня. Она раскачивала меня, а потом притормаживала и влепляла поцелуй в неожиданное место. Когда качели начинали останавливаться, а я просить: "Еще, еще!", Феня принималась щекотать меня. Я вертелся волчком, заливался на весь тихий гулкий двор, но не слезал с сиденья.

Здоровье мое, несмотря на отсутствие режима, улучшилось. Встретив меня, загоревшего и слегка отъевшегося, на вокзале, бабушка Женя поджала губки. Стройность была одной из основных ее добродетелей, и она весьма боялась жирного и сдобного греха.
Очень скоро после приезда домой я спросил, когда снова поеду к деду и Фене.
Лен, ты слышала? крикнула бабушка моей маме, и не дождавшись ответа повторила:
Ты это слышала?
Мам, не начинай снова, это ребенок, мама подошла ко мне и внезапно погладила по голове. Она редко так делала, мне стало так хорошо, и я снова вспомнил качели. Мне хотелось повторить свой вопрос маме, но я не стал. А в конце длинной-длинной зимы, когда я свалился с ужасной ангиной, мама сидя у моей кровати сказала: "Бобка, ну что же ты, выздоравливай!Скоро ведь поедем к деду!"

Я выздоровел и мы поехали. Мама уехала через три дня. Была середина мая. Раз в месяц Феня наряжала нас с дедом "в парадное", и мы шли в переговорный пункт: попросить маму оставить меня еще на месяц. Вышло три раза.

Дед работал сутки через трое, и в свободные дни старательно просаливал меня в море. А вечера были мои с Феней. И качелями. Взлет посадка поцелуй, взлет посадка объятия.
Борык, маму видишь?
Вижу! В окно! Она спит!
А Москву видишь?
Вижу!
Кремль красный?
Синий!
Значит, вечер!
Смех-посадка-поцелуй, тихий подъезд, мы играем в шпионов, и, чтобы не будить деда, укладываемся вместе спать на диване.

Находясь между этим хитросплетением взрослых, я совершал детские ошибки, но учился на них. Однажды я попросил бабушку Женю испечь оладушки как у Фени. "Борис, питаться жареным вредно!" выпалила она, но не преминула заметить под нос: "Своих детей сгубила, за моего взялась..."В моем сознании эта фраза повисла вопросом, но я промолчал. Летом меня снова отправили "на море": у мамы появился перспективный кавалер, и без меня было сподручней.

Вопрос, зародившийся после обмолвки "моей" бабушки терзал меня, и я не знал, как поступить. Мне было уже шесть лет,и я начал ощущать какую-то неловкость в стальных объятиях Фени. К тому же я маялся, гадая, как она сгубила своих детей.Решился однажды спросить у деда. Он вздохнул, но ответил: "Утонули они на лодке с отцом их. Она с тех пор на море и несмотрит.И забудь, что я сказал, и с ней не говори."Я и не говорил, и даже позабыл, ибо мучивший меня вопрос разрешился. А качели так и были нашими, хоть я и мог уже качаться сам. Но не мог же я сам себя целовать?

К следующему лету у деда начались проблемы со здоровьем, и вместо моря я отправлялся гулять во двор. А после драки с Толькой Коршуновым из-за Фени меня приняли в дворовое сообщество и я даже был частью "живой пирамиды", на которой стоял Толька, чтобы вырезать на тополе сердце, пронзенное стрелой, под своим "я люблю тебя". Да что там, и на море мы тоже гоняли, и строили шалаши, и даже пробовали влюбляться, и я еще не раз подрался из-за женщин. Было не до качелей.

Феня ухаживала за дедом, и в квартире поселился тонкий, но устойчивый запах лекарств. А мама вышла замуж. За Толика. За другого, конечно, но вроде он тоже намекал, что "я люблю тебя". Эту новость мне сообщила Феня и, глядя на меня, добавила: "Не куксись! Это хорошо. Вы подружитесь." Я подумал:"Никогда!", а она оказалась права.

Все эти события: дедова болезнь, замужество мамы, драка с Толькой и дворовая дружба подвели итог моего дошкольного детства. Остались лишь воспоминания: разрозненные, малосвязные, но при этом яркие до осязаемости. И в главном из них я подлетаю на качелях вверх, а потом меня целует в макушку Феня.

Больше выездов "на море" не было, потому что началась другая жизнь. Мы приехали к деду через четыре года. На похороны.Я помню, как зашел в ту самую квартиру, а посреди большой комнаты стоял гроб. Феня провела нас с мамой мимо него в спальню и уложила спать с дороги. Назавтра была суета, похороны, поминки, и во всем этом я затерялся и чувствовал себя лишним.

Я потихоньку вышел из-за поминального стола и пошел в маленькую комнату. Сел на кровать, уставился в стену. Не знаю, сколько так просидел, но зашла Феня. Она обняла меня, и внезапно я разрыдался. Феня гладила меня по голове, а затем внимательно посмотрев в глаза, сказала: "Борык, деда все равно тебя любит. Ну, не куксись..."

Мы с мамой уехали после девятого дня. Феня предлагала мне остаться. Я выжидательно посмотрел на мать, рассчитывая, что она заявит о полной невозможности оставить меня...Но она молчала... Я отрицательно мотнул головой.
Ну поезжайте, поезжайте, выберете время еще приехать... Феня была тише, чем обычно, да и понятно почему.

А потом жизнь меня закружила. Это был, наверное, не тот танец, который я хотел, но отказаться не получалось. Свадьбы, рождения, болезни, похороны, встречи, расставания... Жизненное колесо неслось все быстрей, пока не застопорилось о диагноз моего собственного сына. Лейкоз. Помню глаза жены как провалы в ад и ее же бесстрастный голос, когда она перечисляла, что нужно купить в больницу. Еще доктора помню, который сказал, что "большинство случаев разрешаются благоприятно". В интернете писали, что большинство это семьдесят процентов. И наш ребенок должен был в них попасть. Должен! И не должен в тридцать... Пусть не он...Мы стали командой по попаданию в семьдесят процентов: жена взяла на себя всё, связанное с сыном, а я должен был зарабатывать. Общение превратилось в сводки анализов. Лучше, хуже, хуже, лучше, лучше, немного хуже, немного лучше, еще немного лучше.

Мы победили. Мы попали в семьдесят. А я понял, что не чувствую ничего.
Я боялся посмотреть в глаза сыну и жене, потому что они бы это поняли. На работе подвернулась командировка, поехал. И вдруг как током дернуло: "А ведь Феня еще может быть жива! Есть шанс!"Не сама собой, конечно, эта мысль пришла, я рядом с теми местами оказался. Сделал крюк, нашел тот двор... Дверь в квартиру никто не открыл. Значит, не выпал шанс. Она бы точно дома была.

Вышел из подъезда на лавочке тип алкоголического вида сидит. Аккуратно у него поинтересовался, не знает ли он, кто в шестьдесят четвертой квартире живет.
А он как заорет:
Боб, ты? Точно ты! Ну ты же!
Друган детства оказался. В квартире пара молодая живет, дальние родственники Фени. А она сама давно уж померла. А до того как будто с ума сошла немного. Выходила вечерами гулять до ночи. На качелях раскачивалась и улыбалась. А потом соседи по запаху нашли ее.

Боб, на пиво не подкинешь? Давай за встречу, закончил он свой рассказ вполне ожидаемо.Я подкинул, а "за встречу" не стал. Он сразу побежал отовариваться, и я оглядываясь, как шпион, подошел к качелям. Всё те же. Вечная металлоконструкция. Сел боком, оттолкнулся ногой. Тополь тот же, вон на нем вырезано "Я люблю тебя" и сердце, пронзенное стрелой... Только еще что-то сверху накарябали, раньше не было. "Не куксись". "Не куксись. Я люблю тебя"...Нет, не может быть... Точно: "Не куксись".

Я уперлся лбом в ствол дерева,а потом обхватил руками. Меня трясло. Нет, меня "типало". Так говорила Феня в минуты особого волнения: "Меня типает". Внезапно с утробным рыком я набрал полную грудь воздуха и разрыдался.
Я тоже люблю тебя, Феня. Я люблю тебя, дед. Я люблю жену и сына. И маму, и отчима, и сестру. И даже когда меня не станет, эта любовь останется. Но еще рано, я еще должен сказать им всем об этом хотя бы раз.

#comment_239508058

Впервые я дрался из-за женщины в семь лет. Она была второй женой деда. Высокая, с гвардейской выправкой и полуседыми усиками над губой.Носила прямые яркие платья с коротким рукавом, плотно облегающим завидный бицепс. Голос имела зычный. Он раскатывался по двору как гром:"Бор-р-рык! Кушать!". Это если я гулял один. А если с дедом, тогда: "Охламоны! Хавать!"

И, когда она в очередной раз вышла на балкон позвать меня, я услышал как Толька Коршунов выкрикнул: "Гвардеец кардинала на посту!" И я вцепился в него, хотя Тольке было целых одиннадцать лет и он даже уже был влюблен в Таньку, о чем поведал всему двору вырезанным на тополе объявлением "Я люблю тебя".Имя вырезать не стал, проявив не детскую мудрость.

Толька валялся в пыли, совершенно не сопротивляясь, а только удивленно таращась на меня. Я пытался молотить его, приговаривая: "Гад, гад!" Под очередное "гад" меня подняла в воздух неведомая сила. Мелькнул яркий рукав, бицепс, усы и я оказался за обеденным столом с моей "не моей" бабой Феней.
Мама назвала ее официально Феодосия Николаевна и всегда повторяла: "Она не твоя бабушка".Моя бабушка была первая жена деда, баба Женя. Она жила в одном городе с нами, в центре России, а дед с Феней жили у моря.

Оно море и стало причиной нашего знакомства. Я был худющим болезненным ребенком, и педиатр убедила мать, что море положительно скажется на моем здоровье. "Но обязательно не меньше месяца," повторяла она. Когда мне было почти четыре года, меня повезли знакомить с дедом, морем и Феней. Феодосией Николаевной. Как бы не хотели мама с "моей" бабушкой изъять ее из этого уравнения. В первый раз мама была со мной две недели, натянуто общаясь с дедом и Феней. Убедившись, что старики вполне способны управиться с ее чахлым "цветком" жизни, она начала часто уходить в гости к подругам детства и задерживаться там допоздна.

Я не хотел спать без нее. Ходил по квартире, поднывая. Дед уговаривал спать, а Феня сгребалав охапку, и говорила: "Борык, не куксись. Пойдем встречать маму!" Мы выходили в притихший двор, она сажала меня на качели.

Качелей я боялся, мне казалось, что меня, такого легкого, подхватит ветер и унесет, но Феня мощной фигурой вставала ровно напротив качелей и и заключала подвешенное сиденье в свои уверенные руки, прежде,чем снова толкнуть. "Будешь наверху смотри маму," напутствовала она и легонько толкала качель. "Не виднооо," ныл я, а она отвечала: "Значит, надо повыше. Не боишься?" Я мотал головой в разные стороны, и она толкала сильней. И в один день, взлетая до ветки тополя, я понял, что хочу, чтоб мама не торопилась.

И мама, наверное, поняла. Она уехала, оставив меня с дедом и Феней на лето. Мы посадили ее на поезд,помахали в окошко и пошли домой обедать. А вечером мне почему-то захотелось плакать. Я помню ощущение полной опустошенности, и помню, как оно появилось. Оно появилось, когда я думал, что сегодня вечером не надо встречать маму и мы с Феней не пойдем качаться. Но после ужина она объявила:"Борык, не куксись, пойдем смотреть, как мама едет на паровозе."

Мы ходили качаться каждый вечер. Дед поначалу говорил, что поздно, и "ребенку нужен режим", но Феня обрывала его на полуслове: "Не гунди, охламон, рыбенку много чего нужно."
Охламон улыбался внутрь себя и капитулировал. Мы с Феней выходили, когда последние бабульки снимались с лавочек у подъезда, а возвращались к полуночи, покусанные комарами и абсолютно счастливые.
Качели были моим личным раем. Качели которые качала Феня. Она раскачивала меня, а потом притормаживала и влепляла поцелуй в неожиданное место. Когда качели начинали останавливаться, а я просить: "Еще, еще!", Феня принималась щекотать меня. Я вертелся волчком, заливался на весь тихий гулкий двор, но не слезал с сиденья.

Здоровье мое, несмотря на отсутствие режима, улучшилось. Встретив меня, загоревшего и слегка отъевшегося, на вокзале, бабушка Женя поджала губки. Стройность была одной из основных ее добродетелей, и она весьма боялась жирного и сдобного греха.
Очень скоро после приезда домой я спросил, когда снова поеду к деду и Фене.
Лен, ты слышала? крикнула бабушка моей маме, и не дождавшись ответа повторила:
Ты это слышала?
Мам, не начинай снова, это ребенок, мама подошла ко мне и внезапно погладила по голове. Она редко так делала, мне стало так хорошо, и я снова вспомнил качели. Мне хотелось повторить свой вопрос маме, но я не стал. А в конце длинной-длинной зимы, когда я свалился с ужасной ангиной, мама сидя у моей кровати сказала: "Бобка, ну что же ты, выздоравливай!Скоро ведь поедем к деду!"

Я выздоровел и мы поехали. Мама уехала через три дня. Была середина мая. Раз в месяц Феня наряжала нас с дедом "в парадное", и мы шли в переговорный пункт: попросить маму оставить меня еще на месяц. Вышло три раза.

Дед работал сутки через трое, и в свободные дни старательно просаливал меня в море. А вечера были мои с Феней. И качелями. Взлет посадка поцелуй, взлет посадка объятия.
Борык, маму видишь?
Вижу! В окно! Она спит!
А Москву видишь?
Вижу!
Кремль красный?
Синий!
Значит, вечер!
Смех-посадка-поцелуй, тихий подъезд, мы играем в шпионов, и, чтобы не будить деда, укладываемся вместе спать на диване.

Находясь между этим хитросплетением взрослых, я совершал детские ошибки, но учился на них. Однажды я попросил бабушку Женю испечь оладушки как у Фени. "Борис, питаться жареным вредно!" выпалила она, но не преминула заметить под нос: "Своих детей сгубила, за моего взялась..."В моем сознании эта фраза повисла вопросом, но я промолчал. Летом меня снова отправили "на море": у мамы появился перспективный кавалер, и без меня было сподручней.

Вопрос, зародившийся после обмолвки "моей" бабушки терзал меня, и я не знал, как поступить. Мне было уже шесть лет,и я начал ощущать какую-то неловкость в стальных объятиях Фени. К тому же я маялся, гадая, как она сгубила своих детей.Решился однажды спросить у деда. Он вздохнул, но ответил: "Утонули они на лодке с отцом их. Она с тех пор на море и несмотрит.И забудь, что я сказал, и с ней не говори."Я и не говорил, и даже позабыл, ибо мучивший меня вопрос разрешился. А качели так и были нашими, хоть я и мог уже качаться сам. Но не мог же я сам себя целовать?

К следующему лету у деда начались проблемы со здоровьем, и вместо моря я отправлялся гулять во двор. А после драки с Толькой Коршуновым из-за Фени меня приняли в дворовое сообщество и я даже был частью "живой пирамиды", на которой стоял Толька, чтобы вырезать на тополе сердце, пронзенное стрелой, под своим "я люблю тебя". Да что там, и на море мы тоже гоняли, и строили шалаши, и даже пробовали влюбляться, и я еще не раз подрался из-за женщин. Было не до качелей.

Феня ухаживала за дедом, и в квартире поселился тонкий, но устойчивый запах лекарств. А мама вышла замуж. За Толика. За другого, конечно, но вроде он тоже намекал, что "я люблю тебя". Эту новость мне сообщила Феня и, глядя на меня, добавила: "Не куксись! Это хорошо. Вы подружитесь." Я подумал:"Никогда!", а она оказалась права.

Все эти события: дедова болезнь, замужество мамы, драка с Толькой и дворовая дружба подвели итог моего дошкольного детства. Остались лишь воспоминания: разрозненные, малосвязные, но при этом яркие до осязаемости. И в главном из них я подлетаю на качелях вверх, а потом меня целует в макушку Феня.

Больше выездов "на море" не было, потому что началась другая жизнь. Мы приехали к деду через четыре года. На похороны.Я помню, как зашел в ту самую квартиру, а посреди большой комнаты стоял гроб. Феня провела нас с мамой мимо него в спальню и уложила спать с дороги. Назавтра была суета, похороны, поминки, и во всем этом я затерялся и чувствовал себя лишним.

Я потихоньку вышел из-за поминального стола и пошел в маленькую комнату. Сел на кровать, уставился в стену. Не знаю, сколько так просидел, но зашла Феня. Она обняла меня, и внезапно я разрыдался. Феня гладила меня по голове, а затем внимательно посмотрев в глаза, сказала: "Борык, деда все равно тебя любит. Ну, не куксись..."

Мы с мамой уехали после девятого дня. Феня предлагала мне остаться. Я выжидательно посмотрел на мать, рассчитывая, что она заявит о полной невозможности оставить меня...Но она молчала... Я отрицательно мотнул головой.
Ну поезжайте, поезжайте, выберете время еще приехать... Феня была тише, чем обычно, да и понятно почему.

А потом жизнь меня закружила. Это был, наверное, не тот танец, который я хотел, но отказаться не получалось. Свадьбы, рождения, болезни, похороны, встречи, расставания... Жизненное колесо неслось все быстрей, пока не застопорилось о диагноз моего собственного сына. Лейкоз. Помню глаза жены как провалы в ад и ее же бесстрастный голос, когда она перечисляла, что нужно купить в больницу. Еще доктора помню, который сказал, что "большинство случаев разрешаются благоприятно". В интернете писали, что большинство это семьдесят процентов. И наш ребенок должен был в них попасть. Должен! И не должен в тридцать... Пусть не он...Мы стали командой по попаданию в семьдесят процентов: жена взяла на себя всё, связанное с сыном, а я должен был зарабатывать. Общение превратилось в сводки анализов. Лучше, хуже, хуже, лучше, лучше, немного хуже, немного лучше, еще немного лучше.

Мы победили. Мы попали в семьдесят. А я понял, что не чувствую ничего.
Я боялся посмотреть в глаза сыну и жене, потому что они бы это поняли. На работе подвернулась командировка, поехал. И вдруг как током дернуло: "А ведь Феня еще может быть жива! Есть шанс!"Не сама собой, конечно, эта мысль пришла, я рядом с теми местами оказался. Сделал крюк, нашел тот двор... Дверь в квартиру никто не открыл. Значит, не выпал шанс. Она бы точно дома была.

Вышел из подъезда на лавочке тип алкоголического вида сидит. Аккуратно у него поинтересовался, не знает ли он, кто в шестьдесят четвертой квартире живет.
А он как заорет:
Боб, ты? Точно ты! Ну ты же!
Друган детства оказался. В квартире пара молодая живет, дальние родственники Фени. А она сама давно уж померла. А до того как будто с ума сошла немного. Выходила вечерами гулять до ночи. На качелях раскачивалась и улыбалась. А потом соседи по запаху нашли ее.

Боб, на пиво не подкинешь? Давай за встречу, закончил он свой рассказ вполне ожидаемо.Я подкинул, а "за встречу" не стал. Он сразу побежал отовариваться, и я оглядываясь, как шпион, подошел к качелям. Всё те же. Вечная металлоконструкция. Сел боком, оттолкнулся ногой. Тополь тот же, вон на нем вырезано "Я люблю тебя" и сердце, пронзенное стрелой... Только еще что-то сверху накарябали, раньше не было. "Не куксись". "Не куксись. Я люблю тебя"...Нет, не может быть... Точно: "Не куксись".

Я уперлся лбом в ствол дерева,а потом обхватил руками. Меня трясло. Нет, меня "типало". Так говорила Феня в минуты особого волнения: "Меня типает". Внезапно с утробным рыком я набрал полную грудь воздуха и разрыдался.
Я тоже люблю тебя, Феня. Я люблю тебя, дед. Я люблю жену и сына. И маму, и отчима, и сестру. И даже когда меня не станет, эта любовь останется. Но еще рано, я еще должен сказать им всем об этом хотя бы раз.

#comment_239508058

Впервые я дрался из-за женщины в семь лет. Она была второй женой деда. Высокая, с гвардейской выправкой и полуседыми усиками над губой.Носила прямые яркие платья с коротким рукавом, плотно облегающим завидный бицепс. Голос имела зычный. Он раскатывался по двору как гром:"Бор-р-рык! Кушать!". Это если я гулял один. А если с дедом, тогда: "Охламоны! Хавать!"

И, когда она в очередной раз вышла на балкон позвать меня, я услышал как Толька Коршунов выкрикнул: "Гвардеец кардинала на посту!" И я вцепился в него, хотя Тольке было целых одиннадцать лет и он даже уже был влюблен в Таньку, о чем поведал всему двору вырезанным на тополе объявлением "Я люблю тебя".Имя вырезать не стал, проявив не детскую мудрость.

Толька валялся в пыли, совершенно не сопротивляясь, а только удивленно таращась на меня. Я пытался молотить его, приговаривая: "Гад, гад!" Под очередное "гад" меня подняла в воздух неведомая сила. Мелькнул яркий рукав, бицепс, усы и я оказался за обеденным столом с моей "не моей" бабой Феней.
Мама назвала ее официально Феодосия Николаевна и всегда повторяла: "Она не твоя бабушка".Моя бабушка была первая жена деда, баба Женя. Она жила в одном городе с нами, в центре России, а дед с Феней жили у моря.

Оно море и стало причиной нашего знакомства. Я был худющим болезненным ребенком, и педиатр убедила мать, что море положительно скажется на моем здоровье. "Но обязательно не меньше месяца," повторяла она. Когда мне было почти четыре года, меня повезли знакомить с дедом, морем и Феней. Феодосией Николаевной. Как бы не хотели мама с "моей" бабушкой изъять ее из этого уравнения. В первый раз мама была со мной две недели, натянуто общаясь с дедом и Феней. Убедившись, что старики вполне способны управиться с ее чахлым "цветком" жизни, она начала часто уходить в гости к подругам детства и задерживаться там допоздна.

Я не хотел спать без нее. Ходил по квартире, поднывая. Дед уговаривал спать, а Феня сгребалав охапку, и говорила: "Борык, не куксись. Пойдем встречать маму!" Мы выходили в притихший двор, она сажала меня на качели.

Качелей я боялся, мне казалось, что меня, такого легкого, подхватит ветер и унесет, но Феня мощной фигурой вставала ровно напротив качелей и и заключала подвешенное сиденье в свои уверенные руки, прежде,чем снова толкнуть. "Будешь наверху смотри маму," напутствовала она и легонько толкала качель. "Не виднооо," ныл я, а она отвечала: "Значит, надо повыше. Не боишься?" Я мотал головой в разные стороны, и она толкала сильней. И в один день, взлетая до ветки тополя, я понял, что хочу, чтоб мама не торопилась.

И мама, наверное, поняла. Она уехала, оставив меня с дедом и Феней на лето. Мы посадили ее на поезд,помахали в окошко и пошли домой обедать. А вечером мне почему-то захотелось плакать. Я помню ощущение полной опустошенности, и помню, как оно появилось. Оно появилось, когда я думал, что сегодня вечером не надо встречать маму и мы с Феней не пойдем качаться. Но после ужина она объявила:"Борык, не куксись, пойдем смотреть, как мама едет на паровозе."

Мы ходили качаться каждый вечер. Дед поначалу говорил, что поздно, и "ребенку нужен режим", но Феня обрывала его на полуслове: "Не гунди, охламон, рыбенку много чего нужно."
Охламон улыбался внутрь себя и капитулировал. Мы с Феней выходили, когда последние бабульки снимались с лавочек у подъезда, а возвращались к полуночи, покусанные комарами и абсолютно счастливые.
Качели были моим личным раем. Качели которые качала Феня. Она раскачивала меня, а потом притормаживала и влепляла поцелуй в неожиданное место. Когда качели начинали останавливаться, а я просить: "Еще, еще!", Феня принималась щекотать меня. Я вертелся волчком, заливался на весь тихий гулкий двор, но не слезал с сиденья.

Здоровье мое, несмотря на отсутствие режима, улучшилось. Встретив меня, загоревшего и слегка отъевшегося, на вокзале, бабушка Женя поджала губки. Стройность была одной из основных ее добродетелей, и она весьма боялась жирного и сдобного греха.
Очень скоро после приезда домой я спросил, когда снова поеду к деду и Фене.
Лен, ты слышала? крикнула бабушка моей маме, и не дождавшись ответа повторила:
Ты это слышала?
Мам, не начинай снова, это ребенок, мама подошла ко мне и внезапно погладила по голове. Она редко так делала, мне стало так хорошо, и я снова вспомнил качели. Мне хотелось повторить свой вопрос маме, но я не стал. А в конце длинной-длинной зимы, когда я свалился с ужасной ангиной, мама сидя у моей кровати сказала: "Бобка, ну что же ты, выздоравливай!Скоро ведь поедем к деду!"

Я выздоровел и мы поехали. Мама уехала через три дня. Была середина мая. Раз в месяц Феня наряжала нас с дедом "в парадное", и мы шли в переговорный пункт: попросить маму оставить меня еще на месяц. Вышло три раза.

Дед работал сутки через трое, и в свободные дни старательно просаливал меня в море. А вечера были мои с Феней. И качелями. Взлет посадка поцелуй, взлет посадка объятия.
Борык, маму видишь?
Вижу! В окно! Она спит!
А Москву видишь?
Вижу!
Кремль красный?
Синий!
Значит, вечер!
Смех-посадка-поцелуй, тихий подъезд, мы играем в шпионов, и, чтобы не будить деда, укладываемся вместе спать на диване.

Находясь между этим хитросплетением взрослых, я совершал детские ошибки, но учился на них. Однажды я попросил бабушку Женю испечь оладушки как у Фени. "Борис, питаться жареным вредно!" выпалила она, но не преминула заметить под нос: "Своих детей сгубила, за моего взялась..."В моем сознании эта фраза повисла вопросом, но я промолчал. Летом меня снова отправили "на море": у мамы появился перспективный кавалер, и без меня было сподручней.

Вопрос, зародившийся после обмолвки "моей" бабушки терзал меня, и я не знал, как поступить. Мне было уже шесть лет,и я начал ощущать какую-то неловкость в стальных объятиях Фени. К тому же я маялся, гадая, как она сгубила своих детей.Решился однажды спросить у деда. Он вздохнул, но ответил: "Утонули они на лодке с отцом их. Она с тех пор на море и несмотрит.И забудь, что я сказал, и с ней не говори."Я и не говорил, и даже позабыл, ибо мучивший меня вопрос разрешился. А качели так и были нашими, хоть я и мог уже качаться сам. Но не мог же я сам себя целовать?

К следующему лету у деда начались проблемы со здоровьем, и вместо моря я отправлялся гулять во двор. А после драки с Толькой Коршуновым из-за Фени меня приняли в дворовое сообщество и я даже был частью "живой пирамиды", на которой стоял Толька, чтобы вырезать на тополе сердце, пронзенное стрелой, под своим "я люблю тебя". Да что там, и на море мы тоже гоняли, и строили шалаши, и даже пробовали влюбляться, и я еще не раз подрался из-за женщин. Было не до качелей.

Феня ухаживала за дедом, и в квартире поселился тонкий, но устойчивый запах лекарств. А мама вышла замуж. За Толика. За другого, конечно, но вроде он тоже намекал, что "я люблю тебя". Эту новость мне сообщила Феня и, глядя на меня, добавила: "Не куксись! Это хорошо. Вы подружитесь." Я подумал:"Никогда!", а она оказалась права.

Все эти события: дедова болезнь, замужество мамы, драка с Толькой и дворовая дружба подвели итог моего дошкольного детства. Остались лишь воспоминания: разрозненные, малосвязные, но при этом яркие до осязаемости. И в главном из них я подлетаю на качелях вверх, а потом меня целует в макушку Феня.

Больше выездов "на море" не было, потому что началась другая жизнь. Мы приехали к деду через четыре года. На похороны.Я помню, как зашел в ту самую квартиру, а посреди большой комнаты стоял гроб. Феня провела нас с мамой мимо него в спальню и уложила спать с дороги. Назавтра была суета, похороны, поминки, и во всем этом я затерялся и чувствовал себя лишним.

Я потихоньку вышел из-за поминального стола и пошел в маленькую комнату. Сел на кровать, уставился в стену. Не знаю, сколько так просидел, но зашла Феня. Она обняла меня, и внезапно я разрыдался. Феня гладила меня по голове, а затем внимательно посмотрев в глаза, сказала: "Борык, деда все равно тебя любит. Ну, не куксись..."

Мы с мамой уехали после девятого дня. Феня предлагала мне остаться. Я выжидательно посмотрел на мать, рассчитывая, что она заявит о полной невозможности оставить меня...Но она молчала... Я отрицательно мотнул головой.
Ну поезжайте, поезжайте, выберете время еще приехать... Феня была тише, чем обычно, да и понятно почему.

А потом жизнь меня закружила. Это был, наверное, не тот танец, который я хотел, но отказаться не получалось. Свадьбы, рождения, болезни, похороны, встречи, расставания... Жизненное колесо неслось все быстрей, пока не застопорилось о диагноз моего собственного сына. Лейкоз. Помню глаза жены как провалы в ад и ее же бесстрастный голос, когда она перечисляла, что нужно купить в больницу. Еще доктора помню, который сказал, что "большинство случаев разрешаются благоприятно". В интернете писали, что большинство это семьдесят процентов. И наш ребенок должен был в них попасть. Должен! И не должен в тридцать... Пусть не он...Мы стали командой по попаданию в семьдесят процентов: жена взяла на себя всё, связанное с сыном, а я должен был зарабатывать. Общение превратилось в сводки анализов. Лучше, хуже, хуже, лучше, лучше, немного хуже, немного лучше, еще немного лучше.

Мы победили. Мы попали в семьдесят. А я понял, что не чувствую ничего.
Я боялся посмотреть в глаза сыну и жене, потому что они бы это поняли. На работе подвернулась командировка, поехал. И вдруг как током дернуло: "А ведь Феня еще может быть жива! Есть шанс!"Не сама собой, конечно, эта мысль пришла, я рядом с теми местами оказался. Сделал крюк, нашел тот двор... Дверь в квартиру никто не открыл. Значит, не выпал шанс. Она бы точно дома была.

Вышел из подъезда на лавочке тип алкоголического вида сидит. Аккуратно у него поинтересовался, не знает ли он, кто в шестьдесят четвертой квартире живет.
А он как заорет:
Боб, ты? Точно ты! Ну ты же!
Друган детства оказался. В квартире пара молодая живет, дальние родственники Фени. А она сама давно уж померла. А до того как будто с ума сошла немного. Выходила вечерами гулять до ночи. На качелях раскачивалась и улыбалась. А потом соседи по запаху нашли ее.

Боб, на пиво не подкинешь? Давай за встречу, закончил он свой рассказ вполне ожидаемо.Я подкинул, а "за встречу" не стал. Он сразу побежал отовариваться, и я оглядываясь, как шпион, подошел к качелям. Всё те же. Вечная металлоконструкция. Сел боком, оттолкнулся ногой. Тополь тот же, вон на нем вырезано "Я люблю тебя" и сердце, пронзенное стрелой... Только еще что-то сверху накарябали, раньше не было. "Не куксись". "Не куксись. Я люблю тебя"...Нет, не может быть... Точно: "Не куксись".

Я уперлся лбом в ствол дерева,а потом обхватил руками. Меня трясло. Нет, меня "типало". Так говорила Феня в минуты особого волнения: "Меня типает". Внезапно с утробным рыком я набрал полную грудь воздуха и разрыдался.
Я тоже люблю тебя, Феня. Я люблю тебя, дед. Я люблю жену и сына. И маму, и отчима, и сестру. И даже когда меня не станет, эта любовь останется. Но еще рано, я еще должен сказать им всем об этом хотя бы раз.